Гиллеспи и я

Харрис Джейн

По пути домой Сара не произнесла ни единого слова, уставившись в окно. Порой, когда она не догадывается, что за ней наблюдают, в ее глазах появляется безжалостный блеск, а вчера я впервые заметила, что у нее грубая, почти жестокая линия челюсти.

* * *

Впрочем, я кое-что придумала — прошлой ночью, когда принимала свои волшебные пилюли перед сном.

Сначала я отвергла эту идею, как чересчур рискованную, однако, поразмыслив, поняла, что это единственный способ выяснить, есть ли у девушки шрамы на теле. Ничего плохого не случится — разве что она проспит чуть дольше

обычного, а лишний отдых еще никому не мешал.

Необходимо тщательно подготовиться к операции. Для начала утром я отправила Сару купить банку какао и немного ванильного сахара. Она равнодушна к алкоголю, зато знатная сластена. У меня большой запас веронала, двух-трех пилюль вполне хватит — она к ним непривычна. Максимум четырех, для пущей надежности. Я уверена, что не причиню ей вреда.

* * *

Вторник, двенадцатое сентября, 23:30. Вот досада! Я была готова все сделать сегодня ночью и пригласила Сару на чашку какао, но она отказалась! Мне пришлось выпить все самой. Почему она так странно себя ведет — неужели о чем-то догадывается? Может, у нее просто не было настроения. В следующий раз я постараюсь ее соблазнить: добавлю пару растопленных долек шоколада и взбитых сливок сверху, как делали в «Какао-хаусе» в Глазго много лет назад. Она обожала горячий какао в высоком бокале с пышной сливочной шапкой.

Завтра, когда она пойдет за зерном для птичек, я попрошу ее купить плитку шоколада и сливок.

* * *

Четверг, четырнадцатое сентября, 23:15. Едва могу писать от волнения. Сегодня — наконец, после стольких неудачных попыток — Сара приняла мое приглашение и выпила чашку какао в гостиной. К счастью, даже погода благоприятствовала моему замыслу: последние дни было прохладно и дождливо — самое время выпить чего-то горячего перед сном. Я сказала, что растоплю шоколад сама, и беспрепятственно подмешала туда толченый веронал — три пилюли (все-таки четыре — многовато на первый раз).

Сара съела взбитые сливки ложкой. На миг я испугалась, что она оставит какао — однако она выпила все до донышка, умница!

Само собой, не прошло и пяти минут, как она начала зевать, затем извинилась и пожелала мне доброй ночи. Признаюсь, я не ожидала, что пилюли подействуют так быстро.

Теперь осталось дождаться, пока она ляжет. Поначалу из ее комнаты доносились шаги, но вскоре свет погас, и наступила тишина. Пожалуй, я выжду еще полчаса, а потом отправлюсь на разведку.

Глава 6

Эдинбург

март 1890 года

19

Поскольку в ранее упомянутой серии «Знаменитые судебные процессы» приводится дословная стенограмма заседания, я опущу некоторые подробности и изложу самую суть, а также проясню некоторые спорные заявления, которые не имела возможности опровергнуть в то время.

Неизгладимое впечатление на зрителей произвели показания первого свидетеля, Джеймса О’Коннела — того самого посыльного, который обнаружил тело Роуз в лесу. Этот краснолицый напыщенный верзила чрезвычайно гордился своей ролью. Когда Эйчисон попросил его рассказать о событиях того дня, О’Коннел заявил, что обнаружил

мешок, наполовину присыпанный рыхлой землей, на некотором расстоянии от дороги.

— Когда я его вытащил, оказалось, что внутри лежит ребенок… детское тело… В общем, кости ребенка. Думаю, мясо съели лисы или собаки, но скелет остался.

Его речь прервала поднявшаяся в зале неразбериха: послышался плач, надрывные крики, а женщина в верхнем ярусе потеряла сознание, и ее пришлось вынести.

Какой бы кошмарной ни была участь маленькой девочки, всеобщая истерика выглядела неуместной, ведь все без исключения присутствующие тысячу раз прочли об этих подробностях в газетах. Насколько я знала, никто из рыдающих не был лично знаком с Роуз или семьей Гиллеспи. Как позже заметил Каски, такой надрыв был крайне подозрителен. Некоторые юристы вполне способны подкупить некоторых зрителей, чтобы те во время выступления свидетелей изображали необходимые чувства — ужас, ярость или горе. Каски ни в коем случае не утверждал, что прокурор прибегнул к подобной тактике, однако отнесся с недоверием к бурной реакции зала.

Пока выносили женщину, упавшую без сознания, Эйчисон встал и, уперев пухлые руки в бока, обвел зал скорбным взглядом, понимающе кивая.

Когда порядок был восстановлен и прокурор закончил слушать О’Коннела, мистер Прингль приступил к перекрестному допросу. У него была несколько рассеянная манера говорить — не исключено, что притворная, но порой и впрямь казалось, что его мысли витают где-то далеко, а несколько раз он перепутал правовые нормы, дискредитировав себя еще сильнее. Видимо, к концу своей карьеры Прингль постепенно утрачивал живость ума. Однако довольно о нем; он не выяснил у О’Коннела ничего нового, и настала очередь моего защитника.

Когда Прингль поднялся, я сжала ладони, до боли в пальцах: только так мне удавалось сохранять самообладание. Макдональд сделал несколько шагов и застыл, поглаживая подбородок, как будто обдумывал нечто очень важное. Разговоры в зале стихли; публика терпеливо ждала. Вскоре я заволновалась, что коротышка-адвокат растерялся перед огромной аудиторией, но тут он сурово посмотрел на свидетеля и спросил почти обвинительным тоном:

— Мистер О’Коннел, что именно вы делали в лесу в тот день?

— Как я уже сказал, — несколько уязвленно ответил посыльный, — я… повиновался зову природы.

Макдональд с чуть заметным удивлением взглянул на присяжных.

— Разве не проще было удовлетворить зов природы у обочины? Ведь вы порядком прошагали от своего фургона до места погребения?

— Ну, вообще да. — О’Коннел натянул брюки повыше на обширный живот.

— Зачем же вы углубились в лес? Такое ощущение, что вы направились прямиком к яме — как будто знали, где она находится.

В зале повисла напряженная тишина; все до единого замерли в ожидании ответа. Интересно, к чему клонил Макдональд? Неужели он предполагал, что О’Коннел как-то причастен к смерти Роуз?

Посыльный порозовел.

— Что… что вы имеете в виду?

— Просто хочу узнать, зачем вы забрались так глубоко в лес, если легко могли облегчить свой мочевой пузырь за ближайшим деревом.

Свидетель что-то неразборчиво пробормотал.

— Простите? — Адвокат поднес руку к уху. — Пожалуйста, громче, сэр.