Гиллеспи и я
Шрифт:
У могилы я встала рядом с Рэмзи. Наши рукава соприкасались, и я ждала, что сейчас он возьмет меня за руку, а когда не взял, я по детской наивности решила, что, видимо, подобный жест неуместен на похоронах. Словно загипнотизированная, я смотрела на полированный деревянный гроб — не лопнут ли тонкие веревки под его весом, — а потом с ужасом осознала, что под прибитой гвоздями крышкой лежит тело моей матери. Дождя не было несколько дней, земля была рыхлой и сухой, словно пыль.
Мир казался таким хрупким и ненадежным. Когда начали опускать гроб, все поплыло у меня перед глазами. Пронзительно запахло ранней сиренью, и я представила, будто сейчас потеряю сознание и упаду в могилу.
Я думала, что после смерти
Я всегда считала, что в жизни не чувствовала себя такой никчемной и заброшенной, как после смерти матери, когда Рэмзи отказался забирать меня в Шотландию. Однако после похорон Роуз я погрузилась в беспросветную тоску, какой никогда прежде не испытывала.
Тем не менее я хотела бы прояснить в своих мемуарах один важный вопрос. Находясь в тюрьме, я не имела возможности отвечать на все, что публикуют в прессе, и в результате обо мне распространялись разнообразные слухи, которые некому было опровергнуть. В газетах писали, что я пыталась свести счеты с жизнью вскоре после похорон, однако это неправда. Хотя на той неделе я действительно получила небольшую травму, кровоподтеки на шее, послужившие поводом для сплетен, имели вполне обыденное происхождение. Однажды вечером у дверного окошка появилась миссис Фи с письмом в руках. Вскочив с кровати, я бросилась к двери и впопыхах запуталась ногой в одеяле. От неожиданности я даже не успела выставить вперед руки и с размаху упала на трехногий табурет. Основной удар — краем табурета — пришелся на шею, на которой тут же вздулся синяк. Банальная, хоть и болезненная случайность — а вовсе не попытка удавиться или повеситься, как возомнили газетчики.
Полагаю, мне также стоит упомянуть об анонимной переписке, напечатанной в «Норт бритиш дейли мейл». В свое время эти письма наделали шуму, и если вы были в Глазго той зимой, то наверняка помните эту историю, а может, слышали о ней от родителей. Первое письмо в редакцию пришло в начале декабря, и газета опубликовала его на следующий день. Разумеется, обратный адрес на конверте отсутствовал, однако характерный штамп указывал на то, что послание отправили из Венеции. Судя по грамотности, английский язык был для автора родным. Автор не называл своего имени и подписывался просто «искренне ваш». Искренне Ваш якобы был другом Кеннета Гиллеспи, брата Неда, исчезнувшего из Глазго прошлой осенью.
Впервые я узнала о письме от Каски, который навестил меня на следующий день после выхода газеты. По его мнению, послание сочинил какой-то бедолага, жаждущий прославиться любой ценой. Громкие судебные дела часто возбуждают интерес всяких полоумных типов. Здравомыслящий редактор отправил бы подобный сомнительный материал в корзину для бумаг, однако глава этого издания, мистер Росс, решил обнародовать излияния анонима. Когда я удивилась, что письмо пришло из дальних краев, Каски напомнил, что англичане, пребывая за границей, нередко выписывают газеты с родины; да и не исключено, что предстоящий процесс упоминался в итальянской прессе (куда
Возможно, Искренне Ваш затосковал вдали от дома, в суматошном городе среди каналов и вездесущих туристов. Я представила, как он расхаживает по своей комнате, разглядывает пятна сырости на штукатурке или слушает плеск воды у подоконника. Даже если он и обзавелся друзьями в Венеции, в чужом городе трудно избежать одиночества — ведь нельзя слишком часто ходить в гости, чтобы не показаться назойливым. Наверняка часы уединения он проводил в церквях и галереях, на площади Святого Марка, в Ка д’Оро и так далее, и вдруг — возможно, в газете, которую ему прислали с родины, — прочел о деле Гиллеспи и решил разнообразить себе жизнь, устроив небольшой переполох.
По крайней мере, таким я представляла себе Искренне Вашего.
У меня не сохранился тот выпуск «Норт бритиш дейли мейл» (Сара почему-то не нашла в библиотеке ни одного экземпляра), однако я примерно помню содержание первого письма. Для начала Искренне Ваш заявлял, что пишет от имени Кеннета Гиллеспи из Вудсайда, Глазго, брата художника Неда и дяди Роуз Гиллеспи — пропавшей девочки, чье тело только недавно обнаружили. Кеннет всей душой стремится в Шотландию, чтобы помочь семье в тяжелые времена, но по причинам, о которых автор умолчал, это невозможно — ни сейчас, ни в обозримом будущем.
Кеннет якобы поведал Искренне Вашему, что хорошо знаком с дамой, арестованной в связи с исчезновением его племянницы. Они с Гарриет Бакстер, говорится в письме, сблизились летом, во время Международной выставки, на почве увлечения театром. Мисс Бакстер часто отдавала юноше свои билеты, если не могла пойти на спектакль. Осенью, когда Кеннет рассказал ей о некоторой неудовлетворенности своим положением в Глазго, дама, будучи финансово независимой, посоветовала ему уехать из города и начать новую жизнь в Венеции. Более того, в порыве щедрости она оплатила его путешествие и снабдила суммой, способной покрыть расходы в первые несколько месяцев за границей. Хотя поначалу Кеннет объяснял подобное вмешательство исключительно добротой мисс Бакстер, позднее — особенно ввиду последних событий — он начал сомневаться в ее благих намерениях и задумался, для чего ей понадобилось спровадить его из города. В чем именно заключались ее загадочные мотивы, автор не уточнил.
Кажется, в конце письма Искренне Ваш заверил семью Гиллеспи, что Кеннет пребывает в добром здравии, и умолял понять и простить молодого человека за то, что тот не может вернуться домой.
Несмотря на слухи, будто бы Кеннет сам написал или продиктовал это письмо, я полагаю, оно было составлено на основании газетных новостей. Любовь к театру автор выдумал, хотя и не вполне промахнулся: я раз-другой отдавала Кеннету билеты в «Принцес», но не более того. Все остальное было несусветной чушью, к несчастью, опасной из-за своей двусмысленности. Когда я выразила беспокойство, Каски сказал, что прокурор не будет опираться в суде на анонимное послание.
— Такое письмо может послать любой дурак. Зря его вообще опубликовали.
— По-вашему, о нем забудут ко дню суда?
Уголки рта у Каски чуть заметно опустились.
— Будем надеяться.
Разумеется, помимо прокурора меня волновали Гиллеспи. Они наверняка прочтут «Мейл», ведь Элспет покупала любимую газету каждый день. И действительно, когда в дверное окошко нам передали вечернюю почту, там оказался конверт от Неда — первая весточка от него после злосчастного свидания. При виде знакомого почерка у меня замерло сердце. Мне отчаянно хотелось прочесть письмо без свидетелей, но Каллен и Малгрю играли рядом в карты, дверь была заперта, и кто знает, сколько бы еще пришлось ждать уединения. Итак, я устроилась у себя на кровати и открыла конверт. Письмо хранится у меня по сей день, и потому я привожу его слово в слово: