Гильотина для Фани. Невероятная история жизни и смерти Фани Каплан
Шрифт:
В восемь тридцать он въехал на Лубянку со стороны Фуркасовского переулка. Как танк, не здороваясь с сотрудниками, прошёл через вертушки. Когда в лифте загорелась цифра семь, подумал: «К удаче». Ногой открыл дверь в свою приёмную и, не глядя на вытянувшегося в струнку Турчанинова, бросил: «Петровича ко мне». Петрович появился минут через десять, всё это время Семёнов мерил шагами свой кабинет и никак не мог остановиться.
Без доклада влетел Петрович и замер на пороге. Его поразил генерал – он будто помолодел на двадцать лет. Семёнов остановил своё броуновское движение
– Почитай, будет интересно.
Петрович продолжая стоять, как столб, глазами пробежал текст и изумлённо воззрился на шефа. Только и прошептал:
– Це ж ваша Фани?
– Це ж наша Фани! – заорал генерал, – ты понимаешь, идиот, что нам теперь даже сухари не придётся сушить!!? Сядь! Господи! Но откуда в этой стране возьмутся нормальные люди, если даже здесь одни придурки!
Они сели за стол.
– Ладно, давай тихо, без эмоций, начнём с самого начала. Вопрос первый и главный, где сейчас может быть эта плёнка?
Петрович сидел напротив и, напрягая все свои полторы извилины, потел и думал, чтобы такое умное ответить шефу. Но так и не придумал, только моргал своими длинными белёсыми ресницами.
– Хорошо. Если они до сих пор эту плёнку не крутят, значит, её у них нет. Правильно? Правильно, – заключил сам генерал, – значит, плёнка эта грёбанная до сих пор где-то у нас здесь, под носом? Логично? А вы, еб….е помощнички, столько лет её найти не можете!
Петрович вскочил, как ошпаренный.
– Будем искать, товарищ генерал!
– Сядь! – рявкнул Семёнов.
Петрович грохнулся на стул и преданно, как голодная собака, посмотрел на хозяина. Генерал закурил сигару, что случалось с ним теперь крайне редко. Вспомнил, как на Казанском вокзале поймал этого нескладного парня на карманной краже. Привел в отделение ВЧК, да так и оставил при себе. «Теперь у меня только Лордушка да Петрович, – подумал он, – оба за меня глотку кому угодно перегрызут. А думать, это не его дело».
Петрович смотрел на шефа и удивлялся огонькам в его потухших было глазах, охотничьему азарту и нюхом старого чекиста чуял – предстоит хорошая охота. Он вздрогнул от предчувствия настоящей работы. Семёнов подошёл вплотную к Петровичу и, раскачиваясь с пятки на носок, сказал: «Теперь главный вопрос. Где она может быть сегодня? Натали была не только натурщицей, думаю, и любовницей художника. Думай, Петрович, думай!»
И тут Петровича осенило! Он поднял свою огромную клешню и скрюченным пальцем ткнул в потолок:
– В мастерской….у этого, как его?…
– Абросимова, – дополнил генерал.
– Точно! У него, где ей ещё быть!?
– Вот за что я тебя люблю и ценю, Петрович, так это за аналитический склад ума и оперативную смекалку.
И с наслаждением выпустил сладкое сигарное кольцо прямо ему в лицо. От такой нечастой похвалы Петрович готов был летать по кабинету.
– Ну, конечно, Владимир Иванович, где она ещё могла её спрятать? Генерал встал, потушил сигару:
– Академик Абросимов очень известный человек, поэтому, всё постарайтесь сделать тихо, не как в прошлый раз. Я понятно говорю?
У
– Плёнку эту ты мне из-под земли достанешь, иначе яйца оторву, я понятно выражаюсь? Собери ребят и ночью на объект. Проверь, чтобы там чисто всё было, без неожиданностей.
– Есть, товарищ генерал!
Счастливый Петрович от волнения остервенело чесал свою мифологическую мошонку. На том до ночи и расстались. Но было ещё раннее утро и Семёнову предстояло сделать много дел. Причём срочных, не требующих отлагательства. Он думал о Фани.
В Моссаде работали крепкие ребята, а в Хайфе у него никого не было. Посылать людей сейчас не имело смысла, наверное, она уже была у них на «крючке». Генерал долго думал, прикидывал варианты и остановился на самом рискованном. Он продумал его до мелочей, это был чистой воды блеф, но другого выхода у него не было.
«Ложь должна быть ошеломляющей», – вспомнил он завет главного идеолога фюрера, снял телефонную трубку и попросил соединить его уже с другим идеологом, советским. Каганович согласился принять его после обеда. «Отлично!», – генерал ходил по кабинету и потирал руки. Есть время подготовить ему докладную записку, субординацию нужно было соблюдать пока ещё он секретарь ЦК, – думал Семёнов.
Нужно сказать, что Каганович не любил генерала за то, что тот слишком много знал, особенно не хотелось вспоминать ему 1934 год и семнадцатый партсъезд. А Семёнов не любил идеолога по определению – за его происхождение, но в душе уважал – из всего еврейского окружения Сталина он ухитрился выжить один. Но внешне они всегда сохраняли хорошие отношения и были даже на «ты», поскольку знали друг друга ещё с семнадцатого года.
Семёнов сел за стол и начал писать докладную для Кагановича. Он ясно и чётко изложил свои предложения, аргументировано доказал их пользу в идеологическом аспекте. «Спел песню» о предателях и клеветниках, которые чернят нашу советскую действительность, нашу историю и старую большевистскую гвардию. В финале сего послания ещё раз продублировал просьбу о депортации в СССР некоей Фейги Ройтблат. Он знал, что последнее запоминается лучше всего. И с удовольствием подписался: Консультант ЦК КПСС по вопросам безопасности, генерал-лейтенант КГБ В.И. Семёнов.
На Старую площадь Семёнов приехал к точно назначенному часу. Поднялся на третий этаж, куда недавно переехало ведомство Кагановича из Кремля. Вытесняют новые начальнички стариков, вот так скоро и самого Лазаря очень быстро выселят куда-нибудь в «тютюши», но пока он был ещё в силе.
Секретарь встретил генерала приветливо и учтиво открыл перед ним огромную дубовую дверь кабинета. Каганович встал из-за стола и пошёл ему навстречу, они тепло поздоровались
– Поздравляю с новой должностью, Владимир Иванович, на удивление, твою кандидатуру одобрили все члены Политбюро. Присаживайся, рассказывай, с чем пришёл.