Гильотина для госпитальера
Шрифт:
«Не съедят, — с облегчением подумал Лаврушин. — В зоопарк посадят», — с ужасом понял он.
Через некоторое время хромой с какой-то торжественной медлительностью поднялся, оглядел своих товарищей и под одобрительный свист направился к люку.
Очки он так и не снял. Он притащил объёмный цилиндр на треноге и аккуратно поставил его у костра.
Цилиндр начал светиться розовым светом. Хромой обхватил его четырьмя руками, выражение лица стало блаженно. Цилиндр стал светиться послабее. Вслед за хромым к нему приложились остальные.
После
Пришельцы лениво пересвистывались. Но через несколько минут встрепенулись и стали подталкивать к звездолёту длинного. Им всё же удалось его уговорить. Он вынес предмет, похожий на гармошку, если бы её можно было раздувать с четырёх сторон. Он стал её мять, от чего по лесу понеслись звуки, будто кошка орёт в водосточной трубе. Длинный задумчиво засвистел, его друзья вторили ему.
Но эта идиллия продолжалась недолго. На поляну хлынул поток яркого красного света. «Чебурашки» повыскакивали и испуганно заметались по поляне.
Восьмилап поднял, морду и протяжно засвистел, с тоской и отчаянием.
На поляну неторопливо снижался звездолёт, как две капли воды похожий на тот, что стоял на поляне, но ярко-красный, с жёлтыми полосами поперёк. Поняв, что деваться некуда, четверорукие сгрудились в центре поляны и начали терпеливо ждать.
Люк новой «банки» отполз в сторону. На поляну спустились трое четвероруков. Они были одеты в золотые комбинезоны с серебряными иероглифами на рукавах и плечах. Они походили больше не на Чебурашек, а на сфинксов — из-за сурового выражения лиц.
Главный степенно приблизился к «Чебурашкам» и строго-назидательно засвистел. «Чебурашки», перебивая друг друга, что-то отвечали растерянным и затравленным свистом.
Прибывшие сняли с шеста сначала Степана, а потом — Лаврушина. Распороли сеть. Больше земляне их не волновали.
Друзья не могли несколько минут подняться. Мышцы затекли. Но постепенно кровь начинала пульсировать по жилам. Едва почувствовав, что в состоянии двигаться, они, держась друг за друга, бросились в чащу…
— Только скажи, что это была галлюцинация и я обычный любитель аномалыщины, — угрожающе произнёс Лаврушин.
Друзья сидели на берегу реки. Лаврушина продолжала бить нервная дрожь.
— Не скажу… Но как это всё объяснимо? — Степан отхлебнул коньяка из плоской фляжки. Там оставалось ещё пара глотков.
— Слушай теорию, — сказал Лаврушин. — Возьмём за основу идею, что Земля — космический заповедник.
— Возьмём.
— Там, где заповедник, там должны быть и браконьеры. Так?
— Ну, так.
— Мы на них и нарвались. Заскочили сюда поохотиться. Восьмилап — это их собака. Породистая, судя по отменной выучке. Ловили они нас для какого-нибудь подпольного зоопарка. А потом решили слегка покутить на лоне природы. Цилиндр — это что-то вроде самогона. Гармошка и свист — песни
— Ну а наши спасители?
— Непонятно.
— То-то и оно.
— А, знаю! Это их милиция…
Собачий рай
Барбос был небольшой потомственной дворнягой огненно-рыжего цвета. Если у него и имелись чистокровные предки, то это было в такой седой древности, что теперь невозможно даже предположить, к какому роду-племени они принадлежали. Его папашу увезла страшная серая машина. Мамаша, легкомысленная и гулящая, тоже недолго досаждала ему своим присутствием. Так что он ещё малым щенком остался один-одинёшенек и в полной мере испил горькую чашу, которая называется борьбой за существование.
Характер у него был незлобивый, общительный, хотя порой он и не прочь был облаять своих сородичей или случайных прохожих. Но делал он это не со зла, а порядка ради. Иначе какая ты дворняга, если стесняешься облаять случайного прохожего?
Жил Барбос не так уж и плохо. Не хуже других. И всё бы ничего, вот только досаждали люди, которых в последнее время развелось чересчур много, да стаи рычащих машин, только и ждущих момента раздавить зазевавшуюся собаку.
От людей Барбос видел мало хорошего. Иногда они расщедривались на мелкие подачки, но чаще являлись источником неприятностей. Однажды бомжи-пропойцы поймали его, чтобы содрать шкуру и по дешёвке продать скорнякам, а мясо сварить и съесть под бутылку отвратно пахнущего самогона. Так бы и случилось, если бы Барбос не перегрыз верёвку и не бросился что есть сил наутёк.
Последние недели Барбос благополучно проживал за помойным баком у китайского ресторана. Питался чем Бог пошлёт. Забавлялся лёгкими любовными интрижками. Что ждёт в будущем — интересовало его мало, всё-таки он был всего лишь собакой. И совсем уж чужды ему были мысли о смысле жизни, о её цели, о прочих высоких материях, раздумьями о которых так любят забавляться люди.
Но иногда на него нападала странная грусть, особенно после того, как ему удавалось избежать встречи с живодёрами, увернуться от машины или выйти невредимым из ожесточённой свары с собратьями. А ночью снился собачий рай — такое место, где нет людей и автомобилей, вдоволь еды, все собаки — добрые братья, ну а кроме собак там разве только кошки, да и то лишь развлечения ради.
Привычное бытие Барбоса разлетелось в миг. Польстился он на кусок аппетитного мяса и угодил в сеть. Очутился в серой машине, в которой разъезжают враги собачьего рода. Что делают с собаками, которых увозят на этих машинах?
Барбос этого не знал, но чувствовал — нечто страшное. Никто из бедняг не возвращался. Ни папаня, ни даже здоровенный непобедимый чёрный пёс, который одно время пытался выжить Барбоса и других конкурентов от китайского ресторанчика.
Когда Барбоса кидали в машину, один из мерзких её хозяев отдавил ему лапу.