Гимн крови
Шрифт:
Наконец я развернулся и направился к ней.
Я лег рядом с ней. Ее руки ждали меня. Ее губы ждали.
— И ты веришь, что это возможно? — спросил я медленно произнося слова. — Ты веришь, что можешь покинуть тех, кто смотрит в будущее, рассчитывая на тебя?
Она промолчала. Потом:
— Позволь мне погрузиться в вечность. — Она вздохнула. — Я устала.
О, я понимаю, действительно понимаю, и ты так много сделала!
Я подождал. Потом заговорил, осторожно подбирая слова:
— Ты веришь, что изменчивый мир сможет определиться, что делать с Лоркин,
Ответа не последовало.
— Ты веришь, что Медицинский центр Мэйфейров добьется полного успеха без твоего руководства? — спросил я.
Я говорил это с любовью, какую только мог вложить в слова, предназначенные ей.
— В твоем сердце так много планов, грандиозных планов, и смелых, так нигде и не зафиксированных проектов. Кто подхватит скипетр? У кого хватит отваги? В чьем распоряжении не только биллионы Мэйфейров но и достаточно для них сил в придачу? Кто может из операционной проследовать в лабораторию, ворвавшись в рой инженеров-разработчиков и ученых, свирепых, как Гамма-ножи. Кто? Кто может воплотить самые смелые планы, уже частью осуществленные в Медицинском Центре? Кто может удвоить его пределы? Или, возможно, даже увеличить его втрое? У тебя есть для этого годы. Ты знаешь это. Я это знаю. Ты все сделаешь со свойственной тебе сдержанностью, подстегиваемая благородными устремлениями. И ты готова повернуться ко всему этому спиной?
Нет ответа. Я ждал. Я так крепко прижимал ее к себе, будто бы кто-то собирался ее у меня отнять. Как будто бы ночь была полна угрозы. Как будто бы угроза исходила не от меня.
— И Михаэль, — сказал я. — Да, ему нужна свобода, но ко времени ли это сейчас? Сможет ли он вынести твой уход ко мне? Его по-прежнему мучают кошмары. Его сердце разбито из-за того, что случилось с Моной. Можешь ли ты действительно покинуть Михаэля? Оставить непонятную записку? Сказать роковое "прости"?
Очень долго она хранила молчание. Я почувствовал, что мне больше нечего сказать. Мое сердце сильно болело, я не помню, болело ли оно так когда-нибудь еще. Мы настолько близко лежали друг к другу, переплетенные руками и ногами, ощущая теплоту, принадлежа один другому, что ночь ради нас затихла.
Наконец она шевельнулась, едва заметно, и очень нежно.
— Я знаю, — прошептала она. — Я знаю. — И потом снова: — Я знаю.
— Этому не суждено случиться, — сказал я. — Никогда еще я не хотел чего-либо так сильно, но это невозможно. И ты это знаешь.
— Не может быть, чтобы ты и в самом деле так думал, — сказала она. — Я уверена, что нет. Ты не можешь мне отказать! Думаешь, я бы пришла к тебе вот так, если бы не знала, что ты в действительности чувствуешь?
— Ты знаешь, что я чувствую? — спросил я, обнимая ее, прижимая к себе крепче. — Да, ты знаешь, как сильно я тебя люблю. Да, ты знаешь, как сильно я хочу тебя, ускользнуть с тобой, убежать ото всех, кто может нас разлучить, да, ты знаешь. Кто для меня смертные, в конечном счете?
Ее руки продолжали меня удерживать. Она прижалась своим лицом к моему лицу. Я погладил ее по голове.
— Да, — сказала она. — Я пыталась. Это было моей мечтой.
— Это и есть твоя мечта, — сказал я. — Даже сейчас.
— Да, — сказала она.
Мне сделалось так больно, что какое-то время я не мог говорить.
И снова я представил нас в Темной постели, она и я вместе, и что ничто не может нас разлучить, и что друг в друге мы обрели высший смысл, и все космические проблемы оставили нас и развеялись все завесы… Но это было фантазией, причем бессильной, потому что она была прекрасна.
Она нарушила тишину.
— И вот я вновь приношу жертву, — сказала она. — Или ты приносишь ее ради меня, жертву настолько грандиозную, что мне не принять ее! Господи Боже!
— Нет, — ответил я. — Это твоя жертва, Ровен. Ты подошла к краю пропасти, но смогла отступить назад. Ты должна вернуться, ты, сама.
Ее пальцы заскользили по моей спине, будто пытаясь найти там человеческую мягкость. Ее голова склонилась мне на грудь. Дыхание стало прерывистым, будто от всхлипов.
— Ровен, — сказал я. — Время не пришло.
Она взглянула на меня.
— Время придет, — сказал я. — Я буду ждать и приду к тебе.
— Ты серьезно? — спросила она.
— Да, я серьезно, — сказал я. — Ты не лишилась того, что я должен дать, Ровен. Просто еще не время.
Небо окрасилось в мягкий лиловый цвет, перед моими глазами вспыхнули листья. Как же я ненавидел это.
Нежно приподняв ее, я сел и помог ей сесть рядом с собой. К ней прилипли травинки, ее волосы очаровательно растрепались, а глаза блестели в нарастающем свете.
— Конечно же, может произойти тысячу вещей, — сказал я. — Мы оба это знаем. Но я буду следить. Я буду следить и ждать. И когда придет время, когда ты действительно сможешь оставить все позади, тогда я приду.
Она опустила голову, а потом вновь взглянула на меня. Ее лицо было задумчивым и мягким.
— И значит ли это, что я больше совсем тебе не увижу? — спросила она. — Будешь ли ты вне моей досягаемости?
— Наверное, время от времени, — ответил я. — Но никогда очень надолго. Я буду держать тебя в поле зрения, Ровен… Ты можешь на это рассчитывать. И наступит ночь, когда мы разделим Кровь. Я тебе обещаю. Темный Дар будет твоим.
Я поднялся на ноги. Я взял ее за руку и помог ей встать.
— Теперь мне нужно идти, любимая. Свет — мой смертельный враг. Я бы хотел встретить рассвет вместе с тобой. Но я не могу.
Внезапно я отчаянно прижал ее к себе, целуя как никогда еще жадно.
— Я люблю тебя, Ровен Мэйфейр, — сказал я. — Я принадлежу тебе. Я всегда буду твоим и никогда-никогда не буду слишком далеко от тебя.
— До свидания, моя любовь, — прошептала она. На ее лице появилась слабая улыбка. — Ты же и в самом деле любишь меня, да? — прошептала она.