Гимн шута ХII
Шрифт:
— Пойдем, — жестом указал направление движения целитель и первым потопал по тропинке.
— Неплохо получилось, — сообщил Павел через несколько секунд.
Хозяин дома все-таки достроил беседку. Выглядела она кривоватой. Сразу было видно, что старик возводил ее своими силами, а не воспользовался готовым комплектом. Но оттого внутри было не менее уютно.
— Мы строили, строили и, наконец, построили, — констатировал Кошкин, теперь уже действительно выглядящий Главой Дома, а не сломленным стариком. — Говори, Павел. Не зря же ты пришел.
Парень
— Тяпнем? — процитировал он хозяина дома.
На несколько секунд старик замер. С его точки зрения, сейчас пить было не ко времени. Однако и своего гостя он знал как человека серьезного. И клановец совершенно точно не пришел бы в такой момент просто для того, чтобы найти собутыльника.
Однако сомнения все-таки победили:
— Ко времени ли? — уточнил он, чуть прищурившись.
Парень вздохнул. Пока для Главы Дома все произошедшее выглядело как арест внучки «за превышение». Обо всех нюансах он просто не знал.
— Лена ударила Кровью, — коротко обрисовал ситуацию Волконский. — Двое погибших родовитых, еще столько же в критическом состоянии. Арест производили «палачи».
Удивительно, но новость, которая вполне тянула на то, чтобы окончательно выбить из колеи, старика взбодрила.
— Уже завтра мне предстоит разговор в очень высоком кабинете, — продолжил Волконский. — И пока я не имею объяснения, как именно все это стало возможным.
Все-таки опыт не пропьешь. Тем более, они пока и не начали. Старик моментально вскинул внимательный взгляд.
— Что еще произошло? — довольно резко переспросил хозяин дома.
Парень чуть замялся, подбирая слова.
— Возможно, — негромко начал он. — Будет поднят вопрос о моем нападении на представителя личной государевой канцелярии.
Глава Кошкиных на миг застыл, что-то прикидывая в уме. И выводы ему, кажется, не нравились. Впрочем, через минуту он бросил бесполезные ныне разрешения, и жестом фокусника извлек из-под столешницы пару стопок.
Как и любой мужчина, чья дочка (тоже серьезная целительница!)была резко против «увлечения» отца, «заначку» Герман Адольфович имел. С точностью практикующего хирурга он разлил по первой.
Выпили молча.
— Спрашивай, — предложил целитель.
Молодой человек только головой покачал поморщившись.
— Герман Адольфович, не надо юлить, — попросил он. — Все-таки уже не дети…
Старик покосился на едва достигшего совершеннолетия собеседника с известным сомнением. Но комментировать его заявление никак не стал.
— … Сообщите все, что, по вашему мнению, мне стоит знать, — закончил мысль молодой человек.
Хозяин дома вздохнул, разлил по следующей и принялся говорить с таким «жаром», что Волконский уже через пятнадцать минут включил запись на комме. Сделал парень это в тот момент, когда ему показалось, что сознание неожиданно начинает ускользать.
— Волконский будет наказан, отец! — прозвучал
Государь, не прерывавший работы с бумагами ради рутинного, в общем, визита, приподнял взгляд. Лишь сын, прекрасно знающий своего отца, да еще всего пара человек во всем мире могли бы сказать, что во взоре самодержца мелькнуло удивление.
— Твой опричник напал на сотрудников моей личной канцелярии, — негромко произнес хозяин кабинета, сосредоточив внимание на цесаревича. — Ты же понимаешь, что это значит?
И нет, не было в голосе мужчины ни гнева, ни каких-либо эмоций. Просто констатация факта.
Да, Константин Дмитриевич понимал прекрасно, что именно имеет в виду его отец.
Основа любого государства — монополия на насилие. Это краеугольный камень его устойчивости. И «исключения» из этих «правил» были чреваты. Здесь отступил, там дозволил, и сам в какой-то момент не заметишь, как структура начинает разваливаться.
— Вижу, что понимаешь, — негромко произнес мужчина, покосившись на стопку бумаг.
Работы у правителя империи было много всегда. Как правило, гораздо больше, чем мог в страшных снах вообразить себе обыватель, прекрасно «знающий, как надо делать».
— Накажу, — вновь уверенно произнес цесаревич, вытянувшись едва ли не по стойке смирно.
Император медленно встал с довольно простого на вид рабочего кресла, ничуть не напоминающего трон в главном зале Кремля. Тяжелый его взгляд уперся в еще более подтянувшегося сына.
— Говори, — коротко потребовал ныне не отец, а высший государственный деятель страны.
— Поведение Павла Анатольевича недопустимо и не имеет оправдания! — отчеканил Константин Дмитриевич. — Я лично позабочусь о том, чтобы Волконский получил самое суровое наказание, какое только…
Император прикрыл на миг глаза, но тут же вновь глянул на вытянувшегося в струнку сына. «А он вырос!» — с легкой грустью оценил Долгорукий старший.
— … Лично позабочусь о том, чтобы… — продолжал будущий правитель.
Император поднял руку. Глава Тайного кабинета мгновенно смолк.
— Правильно ли я понимаю, что Волконского ты мне не отдашь?
Константин Дмитриевич на миг замер. У него осталось только два пути: либо продолжать «ломать комедию» в надежде, что получится оставить право наказания за собой, либо…
— Нет, отец, — твердо припечатал цесаревич. — Павел Анатольевич — мой человек.
Больше он не добавил ничего, сосредоточившись на демонстрации вида лихого и придурковатого.
Как-то невольно вспомнилось, как совсем недавно он сам требовал для опричника чуть ли не высшей меры, а вытянувшийся перед ним Князь всеми силами отстаивал своего подчиненного. И нет, вовсе не выступление командира группы подтолкнуло его к нынешнему решению. Он его принял почти сразу же. Но дежурный втык Константин Дмитриевич вставить был просто обязан. А с учетом тяжести проступка, «фитиль» должен был быть без капли вазелина.