Гимназистка. Под тенью белой лисы
Шрифт:
— Так и вы о них не думаете, — опустила я его с небес на землю. — Иначе не лили бы на пол всякую пакость.
— Я случайно! — возмутился он.
— Что вы опять случайно сделали, Павел Владимирович? — бодро спросил возникший в дверях Тимофеев. — Вы так кричите, что вас от входа в здание слышно. Ведите себя прилично, и без того про нашу лабораторию болтают боги знают что.
— Это и до меня болтали, Филипп Георгиевич, — угрюмо возразил Соколов. — Недаром…
Он покосился на меня и решил не продолжать.
— Несколько неудачных экспериментов
— У меня треснула в руке колба, — нагло соврал Соколов.
— Этого не может быть, — отрезал Тимофеев, тем не менее начиная пристально изучать лужу. — Наша посуда легко не бьётся. И потом, где осколки? Нет, батенька, вы меня не обманете. Опять налили мимо. Почему до сих пор не убрали?
— Я аспирант, а не уборщица! — выпятил грудь Соколов.
— Вы не аспирант, Павел Владимирович, — обманчиво мягко сказал Тимофеев. — Вы — моё персональное криворукое наказание. Только не знаю, за что. Ломаете дорогое оборудование, проливаете дорогие реагенты, портите репутацию лаборатории. Если бы вы ещё чем полезным занимались, так нет.
— Я провожу важное исследование… — начал было аспирант.
— Исследуете, сколько кроликов способны сожрать за день? — невоспитанно и, на мой взгляд, совершенно нелогично спросил Тимофеев.
— При чём тут кролики?
Соколов стушевался и бросил тоскливый взгляд на дверь. Но пробиваться к ней пришлось бы через заведующего лабораторией. Очень недовольного заведующего.
— Думаете, я не знаю, куда уходят результаты неудачных экспериментов? Они у вас в последнее время случаются с поразительной регулярностью.
— Не выбрасывать же нормальное мясо, — вяло огрызнулся Соколов. — Я же не виноват, что они дохнут. Я экспериментирую с металлами и плетениями, пока всё глухо.
— Почему бы вам для начала не поэкспериментировать на мышах?
— Они очень мелкие, в них сложно вживлять, — пожаловался Соколов. — Вы же знаете, Филипп Георгиевич, что с мышами я уже пробовал, и с морскими свинками. Пришёл к выводу, что нужно более крупное животное. Возможно, даже свинья. Свинья вообще подошла бы идеально, она по многим параметрам близка к человеку и…
— Если сдохнет ещё хотя бы один кролик, будете покупать новых за свой счёт, — безапелляционно бросил Тимофеев, полностью игнорируя предложение свиньи в качестве лабораторного животного. — Павел Владимирович, я не понимаю, почему лужа до сих пор на месте.
Аспирант бросил выразительный взгляд на меня, но Тимофеев от него не отвлёкся, явно придерживаясь принципа: «Кто нагадил, тот и убирает», поэтому Соколов с тяжёлым вздохом отправился к угловому шкафу, откуда достал довольно мощный артефактный агрегат, который при активации плетения всосал лужу за считаные мгновения. Вот так вот… А от меня этот наглый тип требовал, чтобы
— Я всего лишь хотел пошутить, Елизавета Дмитриевна, — извиняющимся тоном тихо сказал Соколов, проходя назад мимо меня с чистящей бандурой. — Вы не думайте, я бы вас тряпкой не заставил убирать.
— А мне показалось, что вы именно это и собирались сделать, — сухо возразила я.
— Вы ничего не понимаете! Это ритуал! — загорячился он. — Посвящение вас в нашу братию, так сказать.
— Пауков или мух? — уточнила я.
Темофеев недовольно нахмурился. Наверное, ознакомился уже со специфической литературой своего подопечного. Соколов же скривился, махнул рукой и поволок агрегат на место. Агрегат сыто булькал. Надеюсь, чистить его мне не предложат. Я этакую махину не подниму. Там, конечно, есть колёсики, но на них только по ровному полу можно катать этот аналог пылесоса.
— Добрый день! — Рысьина вплыла в лабораторию так, словно имела на это полное право, и окинула презрительным взглядом невеликое помещение, задержавшись на мне.
— Фаина Алексеевна, какими судьбами? — подплыл к ней Тимофеев и галантно склонился над протянутой рукой.
— Внучку навещаю, — хищно показала зубы Рысьина. — Небольшие внутриклановые проблемы.
Тимофеев выжидающе улыбнулся, делая вид, что не понимает намёка. Соколов застыл у шкафа, продолжая держать уборочный агрегат на весу и с интересом прислушиваясь к разговору. Но разговор как-то приувял, поскольку княгиня не желала унижаться прямой просьбой и сейчас держала паузу, изучая лабораторию. Со мной взглядом она старательно не встречалась, так что я с чистой совестью прошла к столу, уселась и даже раскрыла книгу, хотя и подозревала, что почитать не удастся.
— Небольшие проблемы не потребовали бы вашего немедленного визита, — наконец нарушил тишину Тимофеев.
— Немедленного? Я ожидала вечера, чтобы не мешать Лизаньке.
От её «Лизаньки» я дёрнулась, словно меня ошпарили, настолько неприятно оказалось ласковое обращение из её уст, пусть они и прозвучало так, словно шло от сердца любящей бабушки. Но кошачьи умеют хорошо притворяться. И ждать в засаде тоже умеют хорошо.
— Елизавета Дмитриевна, на сегодня вы свободны, — Тимофеев обратил внимание теперь на меня. — Наверное, вас этот паршивец за сегодня утомил.
— Что вы, Филипп Георгиевич, — ответила я, чувствуя, как соколовский взгляд впивается между лопаток. — Мне всё очень интересно. И я надеялась сегодня ещё почитать.
— Завтра почитаешь, — почти ласково сказала Фаина Алексеевна, подошла и провела рукой по моим волосам. Я настолько опешила, что застыла на месте и даже не попыталась отстраниться или хотя бы втянуть голову в плечи. — Благодарю вас, Филипп Георгиевич. Нам нужно обсудить несколько вопросов касаемо клана, А Юрий Александрович, к сожалению, не может долго задерживаться и должен отбыть через час.