Гинекологическая проза
Шрифт:
На следующий день она открыла глаза. Светло-карие, Сашкины. В ней вообще что-то явно изменилось к лучшему, это заметила и дежурный врач, которая тут же велела перестать кормить через зонд и начать бутылочное кормление.
Теперь у Машиного стояния над кроваткой появился новый смысл. Она стояла не просто так, она пыталась влить в младенца
Но борьба – дело увлекательное, а главное – живое. Дело шло, количество выпитого молока увеличивалось, а время принятия пищи сокращалось.
В какой-то из дней Маша, придя, не увидела привычной капельницы, торчащей из детской макушки, да и датчиков вокруг явно поубавилось. Можно стало брать малышку на руки и обращаться с ней, невзирая на внутренний страх, почти как с нормальным ребенком. Все Машины соседки к этому времени уже повыписались, комната была полностью в Машином распоряжении, и она помногу «гуляла» от стенки к стенке, покачивая на руках спящую дочку.
Наконец как-то вечером к собирающейся домой Маше подошла завотделением. Маша привычно напряглась. Заведующая перечитала детскую карту, подошла и осмотрела ребенка, после чего сказала:
– Я с завтрашнего дня отменяю вам последний антибиотик. Рассчитывайте на выписку на послезавтра, если ничего не случится.
И, прервав Машин захлебывающийся поток вопросов и восклицаний, сухо добавила:
– А завтра я бы хотела с вами рассчитаться.
И вышла.
Маша тогда же на радостях зашла на обратном пути в роскошную аптеку и купила там, невзирая на все опасения и зароки, роскошный детский комбинезон – пушистый, зеленый, весь в золотистых хомяках.
В день выписки с утра лил дождь, у Маши в руках сломался напополам
Когда Аньку запаковали наконец в домашние одежки и уложили в люльку, сестричка хотела было торжественно вручить ее отцу, но Маша молча шагнула и решительно переняла в свои руки кружевной сверток.
Потом она долго стояла с дочкой в больничном холле, ожидая, пока Сашка поймает такси. Дождь перестал, сквозь тучи неуверенно проглядывало августовское солнце. Вместо долгожданного счастья Маша испытывала дикий страх – как они будут жить теперь за пределами Центра? Ведь, выходит, никогда нельзя знать, что может случиться с тобой в любую минуту, и ни в чем нельзя быть уверенной, будь ты хоть счастливица из счастливиц.
«Да вы у нас просто счастливица, – снова сказал Маше кто-то из врачей, прощаясь при выписке. – С такими-то исходными данными мы вас выписываем практически без видимых последствий!»
К крыльцу подкатила машина, из нее выскочил Сашка. Маша вздохнула, крепче прижала к себе дочку и потянула на себя тяжелую больничную дверь – навстречу дальнейшему счастью.
Машина тронулась. Серое здание Центра качнулось ей вслед и исчезло за поворотом.
Женщина, взглянув на часы, не торопясь встает, убирает книжку в коляску, берется за ручку и медленным шагом идет по аллее. Под колесами чуть поскрипывает песок, плещутся тени, на блестящих ручках играют лучики солнца. Коляска чуть покачивается в движении, развевается светлое платье. Летний день царит над московским сквером. Шелестящая зелень лип, тепло и покой.