Гиперборейская Скрижаль
Шрифт:
Вождь правозащитников находился в весьма приподнятом настроении. Ведь он получил вместо вполне заслуженной им печи крематория "какие-то там девяносто лет каторги". И поэтому свой рассказ Фриц перемежал не только ругательствами в адрес "прогнившего антинародного режима" и "подлых министров-кровопийц", но и шутками, и анекдотами.
После того как, хохоча и размахивая руками, Ширинкин описал свои подвиги (атаки полицейских участков, убийства высокопоставленных чиновников, диверсии с гибелью сотен людей и бои с полицией и спецназом Комитета федерального террора), короткое повествование Даниила о его
Однако и оно вызвало целую бурю эмоций у собеседника. Когда Фриц узнал от Даниила, что тот невольно способствовал вооружению кали-йогов - злейших врагов правозащитников, - то чуть было не задушил диссертанта.
Но тот заявил о том, что кали-йоги в конце концов должны были остаться с носом.
– Почему это?
– недоверчиво щурясь, спросил Фриц, не спеша убирать пальцы с кадыка собеседника.
– На находившиеся в "Арсенале-1" оружие и боеприпасы недавно нанесли специальное напыление, - Даниил на всякий случай отодвинул руки собеседника подальше от своего горла.
– Оно начинает свое действие после их вывоза за пределы хранилища - где-то через пару часов. Если в течение этого времени данное напыление не нейтрализовать специальным раствором, то оно превратит в труху все украденное из "Арсенала-1". А именно это-то я от кали-йогов и скрыл, не испугавшись самой страшной кары за это.
(Вообще-то, никто из кали-йогов диссертанта об этом и не спрашивал, ибо они даже и не подозревали о существовании упомянутого Даниилом раствора.)
Фриц громко расхохотался и одобрительно похлопал диссертанта по спине: мол, здорово ты надул этих недоносков, так им и надо.
– А ты еще места, где до фигища оружия лежит, знаешь?
– шепотом спросил вождь у Даниила.
– Да, - кивнул тот.
– Взять, к примеру, "Арсенал-2". Там полным-полно оружия времен Исламских войн. И на него, между прочим, никакого напыления еще не нанесли. Не успели. Те роботы, что обрабатывали первое хранилище, вышли из строя - напыление попало им в шарнирные сумки и разъело их. А других роботов нам не прислали, сказали, дескать, нет пока на них денег.
– Это плохо, блин, когда оружие без дела лежит, - озабоченно сказал Фриц.
– Это просто безобразие какое-то. Даня, сможешь мою братву туда провести?
– Смогу, товарищ Ширинкин. Там мой персональный допуск-файл с генной картой имеется, если, конечно, его еще не стерли... Нет, вряд ли стерли. Кому сейчас до этого дело... Да что толку-то?! Я вернусь сюда только через четверть века, но до этого, скорее всего, подохну на каторге. Человек, он, знаешь ли, смертен.
Даниил вздохнул и с тоской посмотрел в окно.
Вдали расстилалась, словно темно-зеленое море, бескрайняя тайга.
И наш герой отдал бы все на свете, чтобы покинуть душный салон аэробуса, оказаться сейчас среди деревьев и вдыхать полной грудью свежий лесной воздух.
– А революция вечна! Она была, есть и всегда будет вовеки веков!
– заявил Фриц, радостно улыбаясь, словно именинник перед тортом со свечами.
– Вечен дух сопротивления сатрапам и их прихлебателям. И вечны мы - революционеры - носители этого духа, герои всех времен и народов и последняя, блин, надежда угнетенного человечества.
– И насилие тоже вечно, будь
– Насилие насилию рознь, чувак. Есть, блин, отстойное насилие - ради, скажем, покорения народов и их всяческого закабаления. А есть правильное насилие: типа, во имя справедливости и, типа, во имя независимости, - поведал диссертанту Фриц.
– Например?
– полюбопытствовал Даль.
– Например, борьба свободолюбивых цыган-шахидов под предводительством команданте Гитлера против орды индейских империалистов канцлера Вашингтона.
– Бредятина какая-то!
– Чо-о-о-о!?
– оскорбленный Фриц схватил Даниила за грудки.
– Я имею в виду, что идейному содержанию твоей несомненно правильной мысли, товарищ Ширинкин, серьезно вредят приведенные в качестве ее обоснования псевдоисторические элементы, - объяснил Даниил.
– А-а-а, - Фриц отпустил лацканы тюремной куртки диссертанта.
– Да, братан, историю я знаю фигово. Я ее не учил. Некогда мне, блин, учить ее. Война идет. Тебе надо наш "Манифест тотальной защиты прав землянина" почитать. Там все по делу написано. Умная и правильная штука. Жаль у меня память, блин, плохая. Четыре контузии, осколок снаряда в черепе и целая куча сотрясений мозгов - это тебе не хухры-мухры. Иначе бы я тебе весь "Манифест..." зачитал. Времени-то у нас до фигищи.
– Но главную цель-то ты знаешь, товарищ Ширинкин? Какова она?
– Ухлопать побольше всяких говнюков.
– Как-как?
– опешил Даниил, поскольку такой примитивный мотив в действиях лидера одной из сильнейших партизанских армий - движущей силы будущей гражданской войны - никак не вписывалась в логику диссертации Даля.
"Похоже, мне придется многое поменять в своем труде", - с огорчением подумал Даниил, забыв, что потерял все шансы вернуться к научной работе.
– Э-э-э, - замялся Ширинкин.
– Ну я, типа, имел в виду, что надо освободить народ от кровавого режима и выкинуть правящую элиту с Земли. Пусть, блин, дуют на Сану. Там им только рады будут.
– А кто же будет тогда править миллиардами людей?
– Пусть сами учатся собой управлять. А то живут, как дети, а "чинуши" им сопли вытирают. Я бы всех...
Вдруг Фриц прильнул к бронированному стеклу окна. И, глядя вдаль, взволнованно забормотал:
– Блин-блин-блин-блин-блин...
Диссертант тоже посмотрел в окно. И увидел, что к их аэробусу приближаются пестро раскрашенных аэромобилей.
Ширинкин радостно присвистнул.
– Зачем сюда столько ремонтных бригад направили?
– недоуменно произнес Даниил.
– Какие-то они странные. Никогда не видел, чтобы сервисные фирмы так расписывали свои машины.
– Какие это тебе, на фиг, ремонтники, дятел!?
– Фриц потряс кулаками, давая выход переполняющему его возбуждению.
– Разуй гляделки! Это ж, блин, на-а-ши! На-а-а-а-а-ши!
– Правозащитники?!
– не поверил Даниил.
– Они самые! Вон, зырь: впереди мой командирский шарабан с мордой льва на капоте. Там, небось, Шпон сидит, мой заместитель. Теперь, считай, мы с тобой свободны, как слоны в полете.
Аэробус взорвался радостными криками заключенных, предвкушающих скорое освобождение.