Гитара в литературе

Родионов Виталий

Безымянный персонаж пьесы Родиона Белецкого «Соня» разражается долгой тирадой, восхваляя гитару. Несмотря на комические нотки, ее следует привести целиком, потому что этот парень искренне обожает свой инструмент:

«Есть такие лабухи, которые любят подсесть на пафос. Они вешают гитару ниже колен и начинают возить туда-сюда кисель по грифу, клопов давить. Они думают, что если у них пальцы по струнам бегают так, что их не видно, то они виртуозы. Они думают, если они примочками обложились и медиаторов американских с пробкой себе накупили, они все Сантаны и Пако де Лусии. Лажовщики! «Smoke on the water» в соль мажоре играют! Да за это стрелять надо!.. Настоящий музыкант делает так: он берет минимум нот и каждая в десятку! Как я, например. А главное для настоящего музыканта — это его гитара! Его инструмент — это святое. Вот

у меня, например, «Гибсон». Мог бы соврать, но не буду. Гитара у меня не родная, производство корейское. Но зато какой звук. Начинаю играть квартами, ей Богу, все внутри в комок сжимается, такая мощь! А на вид она у меня хрупкая, небольшая, легонькая. Под дерево сделана, гриф гладкий сзади, как шея, и дека в таких изгибах! Со стороны посмотришь, вылитая… девочка. Я ее так и называл, девочка моя. Как я любил ее! Чехол бархатом обил, струны — не поверите — духами французскими протирал. Но давно уже разлучили меня с моей любимой. Где ты, девочка моя?! Давно я уже не слышал твоего голоса. Где ты, девочка моя?!

Где ты?! Где?!..»

Конечно, такая пылкая привязанность к гитаре похожа на патологию, но сколько подобных музыкантов на свете — старательных, ревностных, самозабвенных, — которые могли бы подписаться под этими словами!

ДМИТРИЙ АНАТОЛЬЕВИЧ РУМЯНЦЕВ

Румянцев, Дмитрий Анатольевич (родился в 1974) — русский поэт. Автор стихотворного сборника «Жребий брошен»

(1999).

Современная русская литература богата поэтами, которые со временем, вероятно, станут в один ряд с Мандельштамом и Бродским. Читаем стихотворение «Миф» Дмитрия Румянцева: «Направляясь к тебе, в переходе у нового сквера / я услышу гитару и тающий голос Гомера, / брошу медный обол под его отсыревший ботинок, / подивлюсь, как какой-то старик развивает Плотина. / Но майевтику старца, текущую пьяно и сипло, / оборвет, из окна перевесившись, бранью Ксантиппа».

Перед нами легко узнаваемая жанровая сценка, прихотливо окрашенная авторским интеллектом и юмором, в которой, вопреки логике истории, рядом сосуществуют Гомер и гитара. Впрочем, этот хронологический нонсенс воспринимается безо всякого протеста. Думается, «Илиада» ничуть не проиграла бы в своем величии, если бы древнегреческому слепому старцу аккомпанировали на гитаре вместо кифары.

ИРИНА НИКОЛАЕВНА СИДОРЕНКО

Сидоренко, Ирина Николаевна (1980–2017) — русская поэтесса, кандидат философских наук, режиссер. Поэтические сборники «Ключ вдохновения» (2000), «Величальная» (2002), «Песнь жизни» (2003), «Соль жемчуга» (2006) и другие.

Обыгрывая латинское название Луны (Селена), поэтесса Ирина Сидоренко восклицает: «Селенный звон! Селенный звон! / Как много дум наводит он. / А юный Пан мою любовь / В селенный звон рассыпал вновь… / Звон по расселинам летит. / Прильни к Луне — она звенит! / На боль мою ответь сполна / Гитарной декою, Луна!» (Стихотворение «Селенный звон!

Селенный звон!..»)

Кружевная вязь каламбуров, аллитераций, двойных и тройных звуковых параллелизмов порой уводят автора от логики чувств, но поэтические метафоры впечатляют. Сравнение Луны с гитарой в данном контексте кажется оправданным.

НИКОЛАЙ АНАТОЛЬЕВИЧ НИКИФОРОВ

Никифоров, Николай Анатольевич (родился в 1982) — русский писатель. Роман «Идея fix».

Павел, герой романа «Идея fix» Николая Никифорова, стал знаменитым гитаристом. Непрост был его путь к славе. «Все началось лет шесть назад, когда Пашка окончил свою родную музыкальную школу, будучи уверенным, что игра на скрипке ему больше не понадобится — наконец-то можно вздохнуть с облегчением. Ан нет. Появилось слишком много свободного времени, которое убивать на банальные гулянки просто не хотелось. Недолго думая, он раскопал в глубинах антресоли ленинградскую гитару и стал пытаться играть на ней. Затем один его

знакомый показал Паше, что, оказывается, есть аккордовые сетки, с которыми намного проще жить. Всего полтора года — и Арлекино знали все окрестные дворы, по которым он ходил, щеголяя своими навыками (которые, как оказалось, были малость убогими по большому счету)… Для него практически не существовало понятие музыкальной грамоты. Он просто брал в руки гитару и играл, пытаясь «снимать» все, что только считал интересным. К тому же Арлекино избрал довольно странный способ обучения, который называл не иначе как «игрой вслепую». Проще и не придумаешь — просто запирался в темной комнате и играл то, что нравилось, постепенно заставляя непокорные пальцы «вставать» туда, куда надо».

Довольно банальная история простого советского парня, решившего научиться игре на этом весьма капризном инструменте.

Представляет интерес фрагмент романа, в котором описывается цех по изготовлению гитар в одном из корпусов АЗЛК. Павел замер в восторге. «То, что он увидел там, не поддавалось никакому описанию. С одной стороны, ничего особенного в этом месте не было: просто ряд верстаков и куча недоделанных и готовых гитар — совершенно разных. На его глазах вытачивались корпуса для басов, тут же инкрустировались грифы. Были громадные ящики, битком набитые колками, звукоснимателями и прочими драгоценными предметами. Для простого наблюдателя, может быть, в этом и не было ничего особенного, но только не для

Паши. Наверное, так чувствовал себя Али баба, когда Сезам открылся. Саша что-то говорил (вернее, пытался говорить), но из-за шума станков было почти ничего не слышно. Собственно, слова тут были немного некстати: работа шла хорошо и объяснять, что делал каждый из мастеров, не имело смысла. Одно было ясно с самого начала: будет жутко интересно.

Обратный путь Паша проделал в глубокой задумчивости…»

Масштабы серийного производства гитар впечатляют. И все же трудно избавиться от мысли: а не пострадало ли качество звучания инструментов от таких ударных темпов? Когда знаешь, сколько труда и вдохновения вкладывали старые мастера в свои рукотворные шедевры, перестаешь доверять советским фанерным коробкам со струнами, которые некогда продавались за 7 рублей 50 копеек.

Павлу все интересно, и он, понаблюдав за доводкой очередного изделия, спросил у мастера:

«— Слушай, а сколько может стоить эта гитара?

–

Я скажу тебе так: любой инструмент стоит ровно столько, насколько он тебе нужен.

–

То есть?

–

Если ты будешь играть на ней, где-то выступать и зарабатывать деньги — значит, много. Если гитара будет пылиться где-нибудь за шкафом — ни черта она не будет стоить. Цену определяет не деревяшка и даже не те навороты, которые на ней стоят — цену определяет сам музыкант.

–

Понятно…»

Мудрая мысль! Гитара, которую музыкант бережет и лелеет, словно любимую девушку, воистину бесценна!

Финал романа печальный — Павел по кличке Арлекино лишается зрения. Теперь только музыка становится единственным смыслом жизни. «Казалось, в маленькой каморке не было никого, кроме слепого гитариста и его инструмента. Арлекино буквально слился со своей гитарой, виртуозно управляясь с ней и двумя нехитрыми «примочками». Звук нарастал, затем удалялся куда-то вдаль, буравя всех насквозь своей искренностью и чистотой. Как всегда, мелодию Паша придумывал на ходу, отделяя из мнимого хаоса звуков те, которые составляли музыку. Подобно скульптору, который отсекает лишнее».

Как-то девушка, к которой Павел был неравнодушен, попросила его что-нибудь сыграть. «Паша пробовал аккорды, настраивая инструмент. Затем, перекинув через плечо гитарный ремень, поднялся с табурета, встав в свою привычную «стойку».

–

Немного музыки, просто без слов. Сейчас я тебе сыграю ожидание.

После этих слов Паша как-то съежился, всем своим видом напоминая старое, согнутое ветрами дерево. Из-под пальцев полилась невероятно грустная мелодия, заполнившая собой всю кухню. Лена заметила, что Арлекино как-то сам меняется по ходу своей музыки: на его лице можно было прочесть и печаль, и сумасшедшее веселье, переходящее в усталую грусть. Его мелодия заставляла то скручиваться ужом и припадать к полу, то парить, подобно птице. Казалось, Паша и его инструмент — какое-то существо, которое рождалось в тот момент, когда он брал в руки гитару, и умирало, когда он убирал ее в чехол.