Гитлер и его бог. За кулисами феномена Гитлера
Шрифт:
Отдавал ли себе Черчилль отчет в духовной поддержке, которую ему оказывали? В палате Общин 13 октября 1942 года он сказал: «Порой у меня есть чувство – в действительности, очень сильное чувство – вмешательства. Я хочу подчеркнуть, что порой чувствую, что вмешивается некая руководящая рука. Я чувствую, что у нас есть покровитель, потому что мы служим великому делу, и мы не потеряем этого покровителя, если будем служить этому делу верно. И какому делу!»395 Величие общего дела часто находит отзвук в его речах, в которых порой пробивались ауробиндовские нотки: «Вы спросите, в чем наша цель? Я могу ответить одним словом: победа… ибо без победы не сможет выжить… не сможет выстоять тысячелетнее стремление и движение человечества к своей цели». «За ними – за нами, за армиями и флотами Британии и Франции – стоит группа разбитых государств и запуганных наций… которых, если мы не сумеем выстоять, накроет ночь варварства…» «Если мы сумеем устоять [против Гитлера], тогда вся Европа сможет стать свободной и жизнь в этом
Шри Ауробиндо назвал коалиционное правительство национального сотрудничества «замечательным правительством». Британский дух сопротивления, который, несмотря на отчаянность ситуации, Черчиллю удалось пробудить, «свел на нет множество опасностей». Еще до того, как 22 июня 1940 года было подписано перемирие немцев с французами и все ожидали, что Гитлер, на волне успеха, переправит войска в Англию, Шри Ауробиндо сказал: «Я не думаю, что вторжение вероятно или возможно», а несколько дней спустя: «Я не думаю, что какая-либо атака [на Англию] вероятна сейчас… Нет, Гитлер не нападет…» После перемирия, когда вторжение казалось неминуемым, Шри Ауробиндо опять взвесил шансы и сказал: «Никто не знает, какие карты у Гитлера в рукаве, но я не думаю, что он может атаковать… Он никогда не взвешивает за или против. Если он получает правильную вдохновляющую мысль, все это не имеет значения… Он постоянно опирался на свои вдохновения и шел вперед, все зависело от удачи. Что касается Франции, Польши и всех других стран, он составлял предварительный план и затем осуществлял его, но что касается Англии – никто не знает, что у него на уме. У него самый оригинальный ум, потому что этот ум не его собственный»397. Гитлер назначал несколько дат для начала операции «Морской лев», в ходе которой немецкие войска должны были пересечь Ла-Манш, но атака, в действительности, так никогда и не началась.
Операции «Морской лев» должны были предшествовать интенсивные боевые действия люфтваффе Геринга – нужно было уничтожить Королевские военно-воздушные силы вместе с их аэродромами. В том, что экспедиционной армии удалось ускользнуть, а люфтваффе не смогли этому помешать, Гитлер винил Геринга. Теперь у того был шанс оправдаться. Для операции Adlerangriff («Орлиный налет»), которая превратится в «битву за Англию», первую воздушную битву в истории, он использовал все, чем мог располагать тогда: 1039 истребителей, 998 бомбардировщиков и 316 пикирующих бомбардировщиков. Соотношение сил, как позже будет вспоминать Черчилль, было «семь или восемь к одному».
За несколько недель до атаки ученик спросил Шри Ауробиндо: «Почему Гитлер сказал, что хочет закончить эту кампанию к 15 августа?» Шри Ауробиндо ответил: «Это является ясным указанием, если бы такое указание было необходимо, что он является врагом нашей работы»398. 15 августа было днем рождения Шри Ауробиндо. Говорил ли Гитлер когда-либо что-то подобное? В книге Ширера «The Nightmare Years» («Кошмарные годы») мы находим следующее: «11 июня я обедал в “Алдоне” [отель в Берлине] с Карлом фон Вигандом, старым корреспондентом Херста, который как раз вернулся с фронта, взяв интервью у Гитлера. Диктатор сказал ему, что с Францией будет покончено к середине месяца, то есть через четыре дня! – а с Великобританией – к середине августа, то есть еще через два месяца. Карл… сказал, что Гитлер вел себя так, словно весь мир лежал у его ног». Еще через несколько страниц Ширер пишет: «Первого августа, занимаясь разными делами на Вильгельмштрассе, я заключил два пари с нацистскими чиновниками: одно о том, что знамя со свастикой будет развеваться на Трафальгарской площади к 15 августа; другое – что к 7 сентября. Я бился об заклад, что этому не бывать».
В конце концов 15 августа наступило, и Ширер вспоминает: «Уже чувствовалось нарастающее возбуждение сопровождавших нас военных. На пути из Дюнкерка в Кале они роняли намеки, что сегодняшний день, 15 августа 1940 года, может стать историческим. Люфтваффе могут провести, если не помешает погода, свой самый массированный налет на Великобританию. Как оказалось, 15 августа битва за Англию разгорелась жарче всего, в тот день в боях участвовало больше самолетов, чем когда-либо раньше. Люфтваффе сделало 1950 вылетов, RAF (Королевские воздушные силы) – почти тысячу, и все это на фронте длиной в пятьсот миль. Это была одна из решающих битв в истории и она – наряду с похожей, произошедшей ровно месяц спустя, 15 сентября – определила судьбу Великобритании. В конечном счете, это решило судьбу и нацистской Германии»399. Королевские ВВС победили.
Несмотря на эту победу, ситуация, в которой оказалась Великобритания, была мрачной, и любой другой руководитель на месте Черчилля мог бы пойти на попятную в этой, казалось бы, безнадежной ситуации. Британия должна была в одиночестве противостоять мощному и опьяненному победами врагу; она лишилась большей части своего тяжелого военного снаряжения – экспедиционной армии пришлось оставить его на континенте. К тому же бесчисленные стратегические
Унижение Франции
Перемирие между Германией и Францией было подписано 22 июня 1940 года в Компьене. Гитлер организовал унизительнейшую церемонию, потребовав, чтобы оно было подписано на том же самом месте, где в 1918 году сдалась Германия, и в том же самом вагоне – для этой цели он был доставлен из музея в Париже. Едва маршал Петен вошел в состав военного кабинета, как Шри Ауробиндо предупредил, что тот опасен. Теперь он выразился резко: «Этот глупец Петен продал Францию». «Петен убил Революцию – революцию, которой потребовались еще три революции, чтобы упрочиться и закрепиться»401. Мы знаем, как для Шри Ауробиндо были важны идеи Просвещения и Французской революции, необходимые для будущего развития человечества, мы знаем и то, что Гитлер боролся против них.
«Гитлер позаботится о том, чтобы Франция не смогла больше подняться… Франция будет ужасно истощена», – сказал Шри Ауробиндо402. Именно это и произошло, хотя Петен и его пособники думали, что сумеют уберечь страну от унизительных оскорблений и жадности Гитлера. Францию разделили на пять частей. Эльзас и Лотарингия вновь стали немецкой территорией. Север страны был объединен с Бельгией в некий временный протекторат (со временем он будет аннексирован и включен в Великую Германию). Атлантическое побережье с его бесценными портами было оккупировано. «Виши» [40] Петена стала, в некотором смысле, независимой страной со своим правительством. Пятая часть – юг страны – была оккупирована Италией, это была ее доля в разделе добычи. Гитлер с избытком добился осуществления Kriegsziele (военных целей) Первой мировой войны. У него никогда не было сомнений, что Францию нужно использовать, эксплуатировать и выжать насухо. И если он позволил какое-то время существовать режиму «Виши», то просто потому, что был слишком занят другими делами. Выражаясь словами Роберта Пакстона, «сотрудничать хотел только Петен, Гитлер желал лишь добычи»403.
40
«Виши» – общепринятое название прогитлеровского режима во Франции с июля 1940 по август 1944 г. В городе Виши находилось правительство Петена. – Прим. пер.
Шри Ауробиндо опасался, что Гитлер разрушит Париж. «Париж был центром человеческой цивилизации на протяжении трех веков. Сейчас он разрушит его. Это знак асура. История повторяется. Греко-римская цивилизация также была разрушена германцами… Маловероятно, что Германия сохранит Париж. Разрушение Парижа означает разрушение современной европейской цивилизации»404. Осведомленные люди сообщают нам, что Шри Ауробиндо верно смотрел на вещи.
Шпеер цитирует следующие слова Гитлера: «В прошлом я часто подумывал, не разрушить ли нам Париж». «Хоть я и привык к его импульсивным замечаниям, – пишет Шпеер, – я был, тем не менее, шокирован этим холодным проявлением вандализма. Точно так же он относился к разрушению Варшавы»405. Ганфштенгль свидетельствует о том, что разрушение Парижа было у Гитлера чем-то вроде навязчивой идеи. «“Во Франции мы поступим решительно! – кричал он. – Мы превратим Париж в руины! Мы должны разорвать цепи Версаля!” Бог мой, думал я, Париж в руинах, Лувр и все сокровища искусства уничтожены. Каждый раз, когда Гитлер приходил в это состояние, мне просто физически становилось плохо»406. А Фест пишет в книге Der Untergang («Крушение»): «Согласно Францу Гальдеру, начальнику генерального штаба, во время кампании против Польши Гитлер настоял на том, что Варшаву нужно бомбить, хотя город уже был готов сдаться. Он с восторгом наблюдал за разрушением в полевой бинокль. Позже он предполагал разрушить Париж, а также Москву и Ленинград…»407
В конце концов, после того, как союзники высадились в Нормандии, приказ о разрушении Парижа был отдан. Он приведен со всеми необходимыми ссылками в книге Ларри Коллинза и Доминика Лапьера «Горит ли Париж?» Вот он: «Париж не должен попасть в руки врага, в противном же случае врагу должно достаться лишь поле, покрытое руинами». Авторы пишут, что через день после освобождения культурной столицы мира «каждый парижанин, выгляни он в эту ночь из окна, мог увидеть одно из чудес этой войны: невредимый Париж… Все те бесценные памятники, что сделали из этого города маяк цивилизованного человечества, простояли нетронутыми в течение пяти лет самой разрушительной войны в истории»408.