Гитлер и его бог. За кулисами феномена Гитлера

ван Фрекем Джордж

«…Опыты йоги принадлежат внутреннему миру, они протекают согласно своим собственным законам, имеют собственные методы восприятия, критерии и все прочее. Однако они отличаются от критериев, методов и законов мира физических чувств и мира рационального или научного знания… Как и в науке, здесь также необходимо накапливать опыт за опытом… Необходимо развить способность интуитивного различения, которая позволяет сопоставлять разные опыты, видеть, что же они означают, в какой степени и в какой области они применимы, какое место каждый из них занимает в целом, как примирить или как соотнести некий опыт с теми, которые, казалось бы, противоречат ему, и так далее. Лишь тогда вы сможете надежно двигаться в мире духовных феноменов. Это единственный способ проверки духовного опыта»³⁶⁷. Более того: «Полагаю, я

могу сказать, что проверял это день и ночь, год за годом скрупулезнее, чем любой ученый проверяет свою теорию или метод на физическом плане»³⁶⁸.

«Невидимая сила, производящая осязаемые результаты, как внутренние, так и внешние, – в этом весь смысл йогического сознания… Не только результаты, но и сами движения этой силы осязаемы и конкретны». «Это не волшебная палочка и не детская игрушка, это то, что нужно наблюдать, понимать, развивать, чем нужно овладевать, чтобы уметь использовать или – так как очень немногие могут использовать эту силу, разве что в очень ограниченной степени – чтобы суметь быть ее инструментом». Вновь говоря о себе в третьем лице, он сообщает следующее: «В своем уединении Шри Ауробиндо внимательно следил за всем, что происходило в мире и в Индии и активно вмешивался, если это было необходимо, используя, однако, лишь духовную силу и молчаливое духовное влияние… Как только он овладел этой силой, он начал использовать ее, поначалу лишь в узкой области личной работы, но затем для постоянного воздействия на мировые силы»³⁶⁹. В следующих разделах мы остановимся на некоторых ключевых моментах и исторических событиях самого начала Второй мировой войны и непосредственно предшествующих ей, которые были предметом забот Шри Ауробиндо и Матери.

Мюнхенское соглашение (30 сентября 1938 года)

29 сентября 1938 года Адольф Гитлер, Бенито Муссолини, Невилл Чемберлен и Эдуард Даладье встретились в Мюнхене, чтобы решить судьбу Чехословакии; представители самой Чехословакии приглашены не были. Гитлер требовал раздела Чехословакии, с тем чтобы Судетская область и населявшие ее немцы присоединились к его Великой Германии. В противном случае он угрожал войной. Сейчас Мюнхенскую конференцию считают апогеем политики «умиротворения», с помощью которой западные государства старались умерить амбиции Гитлера, сгладить все острые вопросы и уговорить немецкого диктатора, также известного под именем «мирный канцлер», занять более разумную позицию. Эта политика «умиротворения», которую дальновидный фюрер использовал в полной мере, привела на следующий день к подписанию соглашения, в котором требования Гитлера полностью удовлетворялись.

Чехословакию заставили отдать Германии «11 тысяч квадратных миль территории, на которой проживало 2 миллиона 800 тысяч немцев и 800 тысяч чехов. В этом районе находились все обширные чешские оборонительные сооружения, бывшие до этой поры самой грозной линией укреплений в Европе, за возможным исключением линии Мажино во Франции. Но это еще не все. Этот раздел разорвал на части чехословацкую систему железных и обычных дорог, телефона и телеграфа. Согласно немецким источникам, расчлененная страна лишилась 66 % угольных запасов, 80 % лигнита, 86 % химикатов, 80 % цемента, 80 % текстильного производства, 70 % железа и стали, 70 % электроэнергии и 40 % лесных запасов. Процветающую промышленную нацию разделили и разорили в один день»³⁷⁰.

Великобритания и Франция не стали защищать Чехословакию, хотя честь – согласно заключенным ими международным соглашениям – обязывала их сделать это. Более того, как объяснил позднее генерал-фельдмаршал фон Манштейн: «Если бы разразилась война, мы в действительности не смогли бы эффективно защищать ни нашу западную, ни нашу польскую границы. И если бы Чехословакия решилась оборонять свои укрепления, мы, без сомнения, не смогли бы их прорвать – у нас не было необходимых для этого средств». Генерал Йодль, начальник штаба оперативного руководства вооруженных сил Германии, подтвердил это во время процесса в Нюрнберге: «Об этом не может быть и речи! На наших западных укреплениях, которые были всего-навсего большой стройплощадкой с пятью боевыми и семью резервными дивизиями, мы не смогли бы устоять против ста французских дивизий. В военном смысле это невозможно»³⁷¹.

По возвращении из Мюнхена Чемберлена встречали

как героя. «Размахивая декларацией, которую он подписал с Гитлером, торжествующий премьер обратился к толпе, собравшейся на Даунинг-стрит… С улыбкой он произнес несколько слов из окна своей резиденции. “Дорогие друзья, – сказал он, – это второй случай в истории, когда мы возвращаемся из Германии на Даунинг-стрит с почетным миром. [Первым было возвращение Дизраэли с Берлинского конгресса в 1878 году, во времена Бисмарка]. Я верю, что это означает сохранение мира в нашу эпоху”. “Таймс” написала, что “ни один завоеватель еще не возвращался домой, увенчанный более достойными лаврами”»³⁷². Единственным несогласным был Уинстон Черчилль. Впрочем, он противостоял политике «умиротворения» с самого начала. Он предостерегал: «Мы понесли полное и сокрушительное поражение… Безмолвная, страдающая, брошенная и разбитая Чехословакия погружается во тьму… Это катастрофа первой величины, и она постигла Великобританию и Францию… И не думайте, что это конец. Это лишь начало сведения счетов»³⁷³.

Шри Ауробиндо и Мать недвусмысленно осудили Мюнхенское соглашение. «Прогнившая» Франция «отступилась от своего обязательства» и «предала Чехословакию», тем самым призвав возмездие на свою голову. «Чехи могли бы постоять за себя, если бы их не предали союзники. Если бы союзники вместе с Россией [которая была партнером Франции по соглашению] согласились им помочь, чехи могли бы дать настоящий бой… Блюм и Даладье [39] совершили худшие из возможных ошибок, первый – своей политикой невмешательства [в недавно закончившуюся гражданскую войну в Испании], второй – предательством чехов»³⁷⁴.

39

Леон Блюм – премьер-министр Франции (июнь 1936 – июнь 1937 года). В соответствии со своей политикой невмешательства, в частности, запретил законному правительству Испании перевести через франко-испанскую границу закупленное вооружение. Эдуард Даладье, возглавляя французское правительство в апреле 1939 – марте 1940 года, подписал Мюнхенское соглашение. – Прим. пер.

Чемберлен был «хитроумным дураком, считавшим, что он обращается с Гитлером как настоящий дипломат, совершенно не понимая, что же он делает в действительности… Пока у руля Чемберлен, ничего не изменится. В политике он мыслит как коммерсант»³⁷⁵. (Ширеру Чемберлен казался тогда «таким наивным, что в это почти невозможно было поверить».) «На фотографии с Мюнхенской встречи я видел Чемберлена с Гитлером, – говорил Шри Ауробиндо. – Тот глядел на Чемберлена с дьявольским коварством в глазах, а Чемберлен был словно муха перед пауком как раз перед тем, как тот ее поймает. И он поймал его»³⁷⁶.

Шри Ауробиндо объяснял, какую роль в военном восстановлении Германии сыграла Великобритания. «Именно Англия подтолкнула Германию к власти. Она видела, что Франция набирает силу в послевоенной Европе [то есть после Первой мировой войны]. И в свойственном ее дипломатии эгоистичном стиле она помогла Германии подняться, чтобы создать [на европейском континенте] баланс сил. Она не думала, что Германия направит свое оружие против нее. Было время, когда Франция и Англия чуть не начали соперничать… Мне еще не приходилось видеть такого полного банкротства английской дипломатии»³⁷⁷.

«Западная цивилизация терпит крах, – заметил Шри Ауробиндо. – Даже цивилизация девятнадцатого века, со всеми ее недостатками, была лучше, чем то, что мы имеем теперь. Европа не вынесла испытания Первой мировой войной… С определенной точки зрения, человечество никогда еще не опускалось так низко, как сейчас. Такое впечатление, что судьбы народов вершат несколько насильников, а остальной мир готов склониться перед одним человеком… Человеческий ум в Европе потерпел сокрушительное поражение… В последние годы девятнадцатого века нам казалось, что человеческий ум достиг определенной высоты разумности, и любая новая идея, прежде чем быть принятой, должна удовлетворить его требованиям. Но теперь, по-видимому, уже нельзя рассчитывать на то, что здравый смысл выдержит создавшееся напряжение»³⁷⁸.