Гитлер на тысячу лет
Шрифт:
С каждым днём битва становилась всё более ожесточённой. Тем не менее, немецкие ударные силы продолжали свой натиск, невзирая на сложности. Выдвинувшиеся вперёд фланги даже обошли Москву с севера, в районе Красной Поляны. Другие достигли пригородов Москвы и заняли трамвайное депо. Перед ними, в искрящемся льду, которым было покрыто всё вокруг, сверкали купола столицы Советов.
Именно там, в нескольких километрах от самого Кремля, наступление захлебнулось окончательно. От армии остался один скелет. В большинстве частей осталось меньше пятой части прежнего состава. Солдаты падали на снег, не в силах подняться вновь. Замёрзшее оружие отказывалось служить.
Между тем советские войска, закрепившиеся в нескольких километрах от своих баз, в избытке получали питание, боеприпасы
8. Русский ад
С декабря 1941 г. по апрель 1942 г. по всему русскому фронту, растянувшемуся на три тысячи километров, от Петсамо до Азовского моря, разыгрывалась одна и та же жестокая драма. Мы, иностранные добровольцы, вместе с немцами затерянные в этих страшных степях, терпели те же лишения — умирали от холода и от голода, но несмотря на это продолжали сражаться. Я со своими бельгийскими товарищами сражался в снегах Донецка. Со всех сторон слышалось дикое завывание северного ветра, доносившего до нас голоса врагов. Наши окопы были выложены ледяными блоками. Приказы стали чистой формальностью, главным было — не отступать. Страдания были невыразимыми. Неописуемыми. Низкорослые лошадёнки, доставлявшие нам совершенно серые, замёрзшие яйца и боеприпасы, промёрзшие настолько, что обжигали пальцы, раскрашивали снег каплями крови, сочившейся из ноздрей. Раненые, упавшие в снег, замерзали мгновенно. Поражённые конечности за две минуты приобретали мёртвенно-бледную пергаментную окраску. Никто не рисковал выйти наружу, чтобы помочиться. В иные дни струя мочи замерзала на воздухе твёрдой жёлтой дугой. Тысячи солдат отморозили себе половые органы и анус. Носы, уши раздувались как огромные абрикосы, из которых сочился липкий, кровавый гной.
Это был кромешный ужас. Только на нашем участке фронта, среди донецких сопок, за несколько месяцев умерло более одиннадцати тысячи раненных, которых разместили в убогом помещении школы, где отрезанные от мира четырёхметровыми сугробами военные врачи, падающие с ног от усталости, ежедневно ампутировали сотни ног и рук, заштопывали вспоротые животы, откуда из сгустков крови и замёрзших экскрементов вываливались покрытые поблескивающей красновато-зеленоватой коркой внутренности, подобно спутанным водорослям, засохшим на краю аквариума.
Ничем не защищённых раненых эвакуировали с передовой в этот чудовищный госпиталь на тачках русских крестьян. Их тела были едва прикрыты соломой, надёрганной из крыш уцелевших изб. Иногда перевозка растягивалась на несколько дней.
Мёртвых уже давно не хоронили. Их едва забрасывали снегом. Ждали потепления, чтобы предать их земле. Паразиты пожирали нас заживо. В грязной форме плотно, как зёрна в кукурузном початке, теснились блестящие как жемчужины яйца, отложенные кишевшими серыми вшами. Однажды, на грани отчаяния, несмотря на холод, я разделся догола — я убил на себе более семисот этих тварей.
Наша одежда превратилась в лохмотья. Почерневшее исподнее ветшало с каждым днём. В конце концов оно пошло на срочные перевязки для раненых. Солдаты сходили с ума, и обезумев с криками убегали в бескрайние снега, не разбирая дороги. После каждого нового боя от четырех до шести человек из батальона исчезало подобным образом. Степь мгновенно поглощала их. Думаю, никогда, ни на одном краю земли, столько людей не испытывало таких страданий.
Но, несмотря на это, они держались стойко. Общее отступление через бескрайнюю, всёпожирающую белую пустыню было бы самоубийством. Отказ Гитлера, пославшего к чёрту запаниковавших генералов, требовавших отступить на сто, двести километров, спас армию; об этом никогда нельзя забывать. В сорока-пятидесяти градусные морозы, в снежных бурях, сметающих всё на своём пути, чем могло закончиться это отступление? Большинство погибло
Что же тогда стало бы с немецкой армией, растворившейся в бескрайней снежной пустыне, в январе и феврале 1942 г., когда стояли самые ужасные морозы?…
Однажды, в январе 1942 г., чтобы просто наладить связь, нам понадобилось семнадцать часов, чтобы преодолеть четыре километра, лопатами и топорами расчищая проход в глубоком снегу. Единственный снегоочиститель, имевшийся на нашем участке фронты не смог проломить ледяные стены, несмотря на яростные усилия.
Но даже, если бы нам удалось ценой неимоверных страданий за две-три недели отойти на двести-триста километров, что бы это изменило? Разве в нескольких километрах от наших позиций было меньше снега? Разве там было теплее? Большая часть армии погибла бы во время отступлении. Оставшиеся оказались бы в ещё более плачевном положении, истощив этим усилием последние физические и моральные силы, и вдобавок к этому, понеся потери в необходимой для обороны технике, часть которой пришлось бы оставить на месте, а часть которой неизбежно была бы потеряна по дороге. Прав был Гитлер, а не его генералы. Важно было закрепиться любым способом, выстоять любой ценой. Перетерпеть, выдержать все испытания, но выжить! А в случае потери связи с тылами, наступать на врага, чтобы обеспечить себя едой и найти хоть какое-то укрытие от непогоды.
Русские, выросшие в снегах, были не только физически крепче нас и привычны к суровым морозам, но на протяжении веков научились выживать в этом ужасном климате. Они мастерски сооружали укрытия от холода, защищающие их куда надёжнее, чем жалкие и неуклюжие импровизированные убежища, построенные нами.
Некоторые их зимние лагеря напоминали полуподземные поселения монгольских племён. Низкорослые энергичные лошадки ютились среди этих крепких, коренастых вооружённых мужиков, с прищуренными от постоянного вида сверкающего снега глазами, со скулами, пожелтевшими от жира, которым они обильно смазывали себя, чтобы защититься от мороза. На ноги, обмотанные несколькими слоями теплых портянок, они надевали валенки. Их многослойная форма (телогрейки?) была со всех сторон непроницаема для северного ветра. Они жили так веками. И эта суровая зима не стала для них особым сюрпризом. Надёжно защищённые от враждебной природы они даже смогли перейти в наступление на севере и на юге.
Нам пришлось начать контрнаступление, чтобы вернуть потерянные степи. Мы вернули разрушенные деревни. Перед почерневшими стенами изб мы возводили брустверы из ледяных блоков. Километры снежного пространства разделяли наши очаги сопротивления. Враг просачивался повсюду. Рукопашные были ужасающими. 28 февраля 1942 г. в полуразрушенном селе под названием Громовая Балка, где наш батальон более восьми часов противостоял четырём тысячам наступающих русских, за один только день мы потеряли в ужасающей схватке, длившейся с шести часов утра до ночи, половину наших товарищей. Мы отчаянно бились среди горы замерзших лошадиных трупов, которые звенели как стекло при попадании в них пуль. Русские наступали плотными рядами, закутанные в длинные лиловатые шинели. Мы косили их ряды, без передышки накатывающие волна за волной.
Такова была русская зима. В течение семи месяцев вокруг простиралась слепящая белизна. Холод терзал тела. Бои подтачивали последние силы. Затем, однажды утром, над белыми от снега холмами взошло совершенно багровое солнце. Снег стал постепенно сходить, обнажая увенчанные пучками соломы длинные шесты, которые служили нам вешками, пока не были окончательно погребены снегом. Коричневатые воды бурными потоками стекали с холмов, собираясь в ложбинах. На фоне голубого неба снова завертелись крылья мельниц. Подошёл к концу крёстный путь сотен миллионов немецких и не немецких солдат. Зимняя драма завершилась.