Гитлер

Штайнер Марлис

Как мы убедимся ниже, эта оценка была необоснованно оптимистичной. На самом деле большая часть тех, кто боролся с режимом, принадлежала к бывшим элитам. Создавались небольшие группы, строившие планы свержения хозяев Третьего рейха – этих выскочек и авантюристов, присвоивших их мечты, извратив и опошлив их. Среди них находились молодые офицеры, бывшие свидетелями бесчеловечного и преступного обращения с русским народом и с евреями. Для этих выходцев из лучших семейств служба рейху представала в ореоле самопожертвования, воспетого поэтом Стефаном Георге в 1920-е годы. Для спасения рейха необходимо было убить тирана. Это будет самооборона во имя тех, кто сам не способен на подвиг. Нашлись добровольцы, готовые взорвать себя вместе с Гитлером, поскольку простой выстрел из пистолета не казался надежным. Целая серия попыток подобного рода сорвалась по причинам материального характера, но также и потому, что Гитлера хорошо

охраняли. О его передвижениях становилось известно лишь в последнюю минуту, он без конца отменял назначенные встречи, и приблизиться к нему с каждым днем становилось все труднее. Только в июле 1944 года представилась подходящая возможность – и провалилась.

Однако и за пределами этих узких кругов росло негодование в среде молодежи. Самым трагичным эпизодом этого рода стала попытка студенческого восстания в Мюнхене в феврале 1943 года, известная под именем «Белая роза». В рабочих кругах недовольство зрело уже давно, проявляясь в актах саботажа, уклонения от работы, распространении листовок и нанесении стенных надписей. Гестапо пристально следило за бывшими коммунистами и социал-демократами; многие из их ячеек были разгромлены.

Не менее строгому надзору подвергались «бывшие противники» нацистов – католическая и протестантская церкви. Партийные радикалы, в том числе Борман и Геббельс, а также ряд гауляйтеров, ловили любую возможность, чтобы обрушиться на церковных деятелей. Гитлеру, хоть и нехотя, но приходилось их осаживать, так как он понимал, что преследование священников вызовет бурю возмущения среди населения, в вермахте, среди бывшей элиты, в которой он пока нуждался, и среди женщин, – ярким примером этого стала бурная реакция на попытку гауляйтера Баварии Вагнера убрать из школ распятие. По многим высказываниям Гитлера можно понять, что церковь после войны ждала печальная участь, если раньше она сама не отомрет по причине «анахронизма». Пока же Геббельс, которому фюрер из тактических соображений запретил порывать с католицизмом, составлял списки лиц, подлежащих уничтожению. В бессилии от невозможности раз и навсегда покончить с евреями, Гитлер отождествлял с ними и христиан. Выше мы уже приводили его суждения о том, что Римскую империю погубили иудеохристиане. Христос, уверял он, вовсе не был евреем, скорее всего, он был сыном римского легионера из Галилеи, убитым евреями за то, что посмел восстать против них. Все его заветы извратил св. Павел – сам еврей. В подобном упрощенном изложении, мастерством которого фюрер искусно владел, но которое выдавало отсутствие у него глубоких познаний, христианство представало самым большим шагом назад в истории человечества, оно отбросило общество на пятнадцать веков назад и являло собой тот же большевизм, только более помпезный. Впрочем, между коммунизмом и христианством существовала прямая связь. Подобные идеи развивал Борман, уверяя, что евреи повсюду в мире настраивали низшие слои населения против власти. Поэтому антисемитизм не признает классовой борьбы.

Все эти размышления возвращали Гитлера ко временам его споров с Дитрихом Экартом в 1920-е годы. Теперь, заново обдумывая эти вопросы, он понимал: за всеми его противниками кроются евреи: за большевиками – плутократы и христиане. Не имея возможности уничтожить христиан, Гитлер с особой яростью набросился на евреев, благо, те оказались под рукой. Пусть хотя бы они исчезнут, и чем раньше, тем лучше. Почему надо по-разному относиться к еврею и к русскому военнопленному? И тысячи русских солдат гибли в концлагерях.

Немного в истории примеров, когда роль «козла отпущения», выпавшая евреям, поддерживалась с такой чудовищной последовательностью. Для ее «рационализации» использовались «расовые теории», а в качестве предлога годилось пропагандистское вранье относительно методов, применяемых противниками.

«Нельзя жалеть людей, которых сама судьба приговорила к гибели. Подлинные вожди не могли испытывать ни любви, ни жалости к людям, не принадлежащим к их народу. Христианство стало хорошим наставником. Направив помыслы к единственному богу, оно проявило весь свой фанатизм, исключительность и нетерпимость. Поэтому правящий слой Германии должен с таким же фанатизмом проявлять симпатию к немецкому гражданину, верно и доблестно выполняющему свой долг по отношению ко всем остальным».

Открыто критиковали режим не только интеллигенты, военные и церковные деятели. Сам «простой народ» демонстрировал все более прохладное отношение к властям, проклиная их, включая фюрера, которого стали называть «сталинградским убийцей». Всех отчетов отдела безопасности Гитлер не читал, но информацию о происходящем получал регулярно, в первую очередь от Геббельса. После зимнего кризиса 1941 года, вызвавшего резкое падение морального духа населения, Гитлер в конце января 1942 года заявил, что если народ не готов

целиком отдаться борьбе за выживание, то пусть гибнет. 7 февраля 1943 года, во время одного из визитов Геббельса в ставку, он говорил, что, если рухнет рейх, это будет и концом его собственного существования. Но крах произойдет исключительно по причине слабости народа; если же он слаб, значит, заслуживает того, чтобы быть уничтоженным другим, более сильным народом. Впрочем, в глубине души он не верил в вероятность подобного исхода. Свою судьбу он всегда считал тесно связанной с судьбой народа и рейха.

18 февраля 1943 года Гитлер произнес во Дворце спорта ставшую знаменитой речь. Геббельс заранее раздал слушателям, в основном испытанным членам партии, анкету из 10 вопросов, один из которых звучал так: «Хотите ли вы тотальной войны?» Эта речь должна была не только получить одобрение готовящимся мерам перехода к тотальной мобилизации страны, но и сплотить вокруг нацистской власти все центробежные силы.

Но недовольство и критические замечания распространялись со скоростью степного пожара. Даже внутри НСДАП начали проявляться фрондерские либо упаднические настроения. Гауляйтерам и партийным пропагандистам становилось все труднее отвечать на вопросы о политическом положении и ситуации на фронте. Дело осложнялось участившимися воздушными налетами; особенно тяжелой была бомбардировка дамбы в Рурской области в ночь с 16 на 17 мая. «Если это будет продолжаться и дальше и если мы не найдем эффективных мер против этих налетов, нам предстоит столкнуться с чрезвычайно тяжелыми, а в перспективе – невыносимыми последствиями», – писал Геббельс.

Решение днем и ночью бомбить Германию было принято Черчиллем и Рузвельтом во время конференции в Касабланке (12–24 января 1943 года), то есть в период последних боев за Сталинград, с целью «подорвать моральный дух немецкого населения». Днем налеты совершали самолеты 8-й американской военно-воздушной армии, ночью их сменяли опытные британские бомбардировщики. Там же, в Касабланке, по настоянию руководителей штабов обеих стран было решено перенести вторжение через Ла-Манш на лето 1944 года; вторжение на Сицилию также было отложено.

Судя по рассказу генерала Варлимонта, в ставке Гитлера и ОКГ не придали особого значения ни этой конференции, ни принятому на ней решению настаивать на полной и безоговорочной капитуляции Германии. Лишь позже, когда Геббельсу понадобилась тема для восхваления немецкой энергии, о ней вспомнили. Но пока все внимание привлекали к себе Сталинград и Северная Африка. 23 января войска Оси покинули Триполи и всю территорию Ливии; Роммель отступил к Тунису. Американцы, подойдя с запада, приблизились к границе и встали напротив позиций «Лиса пустыни». Как и в ноябре предыдущего года, Роммель считал, что надо начинать эвакуацию из Северной Африки; Варлимонт, прибывший на место в конце января – начале февраля, придерживался того же мнения. Однако фельдмаршал Кессельринг, верховный главнокомандующий южным театром боевых действий, обосновавшийся в уютной резиденции во Фраскати, представил Гитлеру картину в гораздо более оптимистичных красках. Его поддержал Геринг, обвинив Варлимонта в желании «огорчить» фюрера; таким образом для спасения остатков войск Оси не было сделано ничего.

Не больше успеха принес и визит к фюреру фельдмаршала фон Манштейна 6 февраля 1943 года, убеждавшего его назначить на пост начальника ОКГ боевого генерала и положить конец препирательствам между Генштабом и штабом армии. Глава рейха не видел ни одного человека – исключая себя, – способного осуществить единое руководство ведением войны. Он даже затаил на Манштейна злобу, обидевшись на прозрачные намеки, и охотно избавился бы от него, если бы не новое крупное наступление группы армий «Дон», переименованной в группу армий «Юг», которое планировалось начать 19 февраля в направлении на Донец и Харьков.

17 февраля Гитлер в сопровождении Цейцлера, Йодля, Шмундта, Гевеля и доктора Морелля прибыл в ставку фон Манштейна в Запорожье, на Днепре. 19-го, на следующий день после грандиозного представления, устроенного Геббельсом во Дворце спорта, Гитлер обратился с речью к солдатам группы армий «Юг» и 4-й военно-воздушной армии. Исход этой битвы, говорил он, имеет огромное мировое значение. Вся страна готовила это сражение; каждый мужчина и каждая женщина внесли в нее свой вклад; дети и подростки защищали города и деревни от воздушных налетов; на подходе новые дивизии; скоро армия получит новое, до сих пор никому неведомое оружие. Сам фюрер прибыл на фронт, чтобы помочь мобилизовать все силы, выстроить нерушимую оборону, которая затем обернется победой. Бывший солдат и агитатор, он рассчитывал, что эти пламенные призывы настроят солдат на совершение невозможного. И, как бывало уже не раз, не просчитался: операции Манштейна прошли успешно, и к середине марта войска вышли к Донцу. Фельдмаршал был удостоен рыцарского креста с лавровыми листьями.