Гиви и Шендерович
Шрифт:
И вот что было с царевичем.
Что же до этого Джафара, то он работал в лавке, и чеканил железом по меди, и вдруг слышит — топот копыт по мостовой, и поднял он голову, и увидел всадников, которые скачут по дороге в туче пыли, и вот, смотрит он, прискакали всадники к его лавке и самый главный из них остановил коня и спешился и крикнул громким голосом: «Кто тут Джафар?». И Джафар ответил: «Это я!» «Скажи, кто ты таков — ювелир ли? Чеканщик ли?» И Джафар отвечал утвердительно, и посланец сказал: «А коли ты и есть тот самый ювелир и чеканщик
А надо знать, что этот Джафар и впрямь был весьма искусный чеканщик, и хорош собой, и ловок, и силен, и не знал он за собой ничего дурного, так что он решил, что царь хочет заказать ему какую-то особенную работу, вот, он и взял свои инструменты, собрался и с великой гордостью и с пышной свитой прибыл во дворец, и все расступились, когда он вошел, и он еще пуще преисполнился уверенности, и шел так с гордо поднятой головой, хотя и с видом весьма почтительным, и когда увидел он царя на троне, то склонился перед ним в поклоне и сказал: «По твоему повелению прибыл Джафар во дворец, о, царь!».
И царь сказал — будет тебе повеление.
Однако же сначала велел он отвести Джафара в хаммам, где его вымыли и растерли, и умастили благовониями, и нарядили в пышные одежды и вновь поставили перед царем, и увидел царь, что Джафар этот и впрямь очень красив, и блещет как луна среди звезд и как сокол средь голубей.
И Джафар вновь склонился в поклоне и спросил: «Где моя работа, о, царь?»
Будет тебе работа, сказал царь.
И тогда велел царь принести еще одежды цвета шафрана, и одежды цвета апельсина, и еще одежды, цвета весенней зелени и парчовые туфли и белоснежную чалму, и ручные и ножные браслеты, и рабы облачили во все это Джафара, и пришли танцовщицы ликом светлые, стройные станом, и плясали перед царем и перед Джафаром, и царь смотрел на этого Джафара и не видел в нем изъянов.
И вновь Джафар поклонился и спросил: «Когда же случится мой труд, о, царь?»
Скоро будет тебе твой труд, ответил царь.
И Джафар тщетно гадал, что же такое ему предстоит исполнить, и раздулся от гордости великой, ибо оказывал ему царь высокие почести, словно визирю правой руки. И думал «Наверное, слава о Джафаре и о его искусстве больше, чем мне то было ведомо».
И царь созывал визирей и советников, и они сели в диване, и Джафар с ними и слушал и судил, как положено, и не сказал ничего неразумного, и царь глядел на него и думал «Эта проклятая Ясмина полюбила достойного человека, да удлинится ее жизнь, а вместе с ней — и жизнь моего сына!».
И тогда велел он отвести Джафара в комнату, и увидел он слуг и служанок, и музыкантов и поваров, и невесту в покрывалах, и Джафар удивился великим удивлением, а царь сказал ему — вот твой труд, трудись!
И открыли
И вот что было с Джафаром.
Что же до царевича, то он бледнел и чах, как прежде Ясмина, и заболел, и слег, и отказался от еды, и жизнь была ему не в радость, и гибель его была близка. И царь, сильно тому опечалившись, вновь послал за тем странствующим врачом и, приняв его со всем подобающим почтением, взмолился, говоря — вот, ты помог возлюбленной моего сына, гаремной девушке, и отвел от нее гибель, и она теперь весела и радостна, а сын мой, столь благородно сопоспешествоваший ее счастью, чахнет день ото дня и разрывается у меня сердце, когда гляжу на его мучения. И скажи мне, чем помочь этому горю, ведь он у меня один! Нет ли средства, чтобы он забыл эту девушку?
И ответил ему лекарь: «Такого средства нет».
И царь огорчился пуще прежнего.
И лекарь поразмыслил и сказал: «Сын твой совершенен сердцем и ради блага любимой сделал себе худо. А вот совершенен ли Джафар?»
«Не знаю, — сказал царь, — с виду он совершенен и нет у него изъянов. Он сидел в диване и не сказал ничего неразумного разумно, и виду он благородного».
«Вид — еще не все, — сказал лекарь. А вот совершенно ли его сердце?»
«Этого я не ведаю», — ответил царь.
«Он получил богатство и сан и жену, и все сразу, и не разу не усомнился в том, что получил он все это по заслугам. Но где его заслуги?».
«Его заслуги в том, что эта Ясмина полюбила его прежде, чем узнала моего сына, — сказал царь, — а мой сын уступил ее ради ее самой».
«Но это — не его заслуги, — возразил лекарь, — это заслуги Ясмины и твоего сына. А где он сам?»
«Того мне не ведомо» — сказал царь.
«Ну что ж, — сказал тогда лекарь, — это и следует установить».
И он удалился, и сделал омовение и постился три дня и три ночи, и пребывал в молитвах, а через три дня и три ночи облачился в чистое и вновь пришел к царю.
«Я нашел способ, — сказал он, — вот снадобье, каковое потребно принять Джафару».
«Не яд ли это?» — спросил царь (а он был царь весьма просвещенный и предпочитал не казнить правоверных без суда и следствия без особой на то нужды).