Гладиатор

Волошин Юрий

– Сколько их?

– Он один пришел. С этой... С белой тряпкой.

– Точно один? Или мозги ебут? Чтобы напасть неожиданно?

Боец пожал плечами, ответил неуверенно:

– Один...

– "Один, один..." - передразнил его Иван. Он встал и крикнул:

– Взвод!

Бойцы его взвода, за три месяца уменьшившегося вчетверо, повскакивали на ноги - кто где был, по всему ущелью.

– Черножопые хотят поговорить, - сообщил Иван всем.
– Андрей со мной, остальным быть готовым к атаке.

Они с Андреем зашагали к выходу из ущелья. Путь их пролегал

по узкой щели, где человек порой касался плечами сразу обеих стен, а идти приходилось прямо по ледяной воде ручья. Боец с поста сначала семенил рядом, потом вынужден был пристроиться сзади и на ходу выкрикивал Ивану то, что не успел сразу сказать:

– Командир, он говорил, что нам надо сдаваться. Но мы ему сказали: "Заткнись, сука!"

– Заткнись и ты. Он сам скажет все, что ему надо.

Последний поворот каменного коридора - и Иван увидел толстый зад Кузьмича, припавшего к каменным глыбам с автоматом наизготовку.

Кузьмич был самым опытным из всего отряда и самым старшим по возрасту. Он пристал к группе Ивана месяца три назад, назвался "матросом Черноморского флота, ведущим сухопутные бои в глубоком тылу врага с превосходящими силами противника". Кто он на самом деле, Иван выяснять не стал, не считая себя представителем ни военной, ни гражданской прокуратуры. Но в отряд к себе взял, почувствовав почему-то доверие к этому усатому украинцу, полному и крепкому, как бочонок. Иван уже научился чувствовать людей интуитивно, не слушая, что они говорят, и не глядя, что делают. Он просто изначально, при одном взгляде на человека уже знал, на что тот способен. И ни разу не ошибался. Не ошибся он и с Кузьмичом: ему можно было доверить все, что угодно, - настолько он был надежен, этот сухопутный Боцман. Такая кличка прилипла к нему сразу же, хотя он утверждал, что был рядовым матросом. Но как же тогда выглядят боцманы, если не как Кузьмич?

– Что там, Кузьмич?
– спросил Иван.

– Вон он сидит, сучонок.
– Боцман посторонился, давая возможность Ивану заглянуть в прогал между крупными валунами.

Впереди каменные стены раздвигались, образуя небольшую площадку в виде усыпанной камнями полянки с лужей воды посредине. Ручей устремлялся дальше и исчезал в такой же щели на другой стороне полянки, где засели чеченцы. Лужа находилась дальше от чеченской стороны и, соответственно, ближе к позиции отряда Ивана. Между Кузьмичом и чеченским постом было всего метров пятьдесят.

На небольшом камне у самой лужи сидел человек высокого, судя по длине рук и ног, роста, черноволосый, с черной бородой. Он был обнажен по пояс, и торс его выглядел настолько заросшим черной шерстью, что казалось: это не человек, а затаившееся перед броском неизвестное животное. Оружия ни в его руках, ни рядом с ним видно не было. На лице чеченца застыло сурово-высокомерное выражение, глаза неподвижно смотрели в одну точку - на камень у ручья, словно его, кроме этого камня, не интересовало ничто на свете. Белое вафельное полотенце, которым он размахивал над головой, когда шел от чеченской позиции, теперь лежало у него на волосатых плечах. Чеченец был спокоен и сосредоточен.

Иван нервно пожевал нижнюю губу.

–

Чего он хочет, сука?
– спросил Иван не столько Андрея с Кузьмичом, сколько самого себя.
– Чтоб я к нему вышел? Я выйду. Один хрен, хуже не будет.

Как был, с пистолетом в руке и автоматом на шее, Иван вышел из-за служившей ему укрытием скалы, но тут же вернулся обратно.

– Чего, Ваня?
– спросил Кузьмич, вскидывая автомат.
– Пальнуть?

– Стой, Кузьмич!
– Иван положил ему руку на плечо.
– Не дергайся. На него посмотри... Мне тоже голышом надо идти.

Чеченец у воды даже не шелохнулся, когда Иван сначала вышел из-за скалы, а затем спрятался опять. Он все так же сидел, не сводя взгляда с камня у ручья. Ивану лишь показалось, что он слегка усмехнулся.

– Смеешься?
– оскалился Иван.
– Смейся, козел черножопый...

Он невнятно бормотал ругательства, стаскивая с себя автомат и изодранную в клочья форменную куртку, сваливая в кучу за камнями планшет с замусоленной картой, связку автоматных рожков, фляжку. Иван остался, как чеченец, в брюках и сапогах, без оружия. Он вышел из-за укрытия и выпрямился во весь рост. Ни одного выстрела с чеченской стороны не последовало...

– Смейся, смейся-смейся...
– продолжал бормотать Иван, шагая к сидящему на камне чеченцу.

Не дойдя до камня трех шагов, он остановился, вглядываясь в невозмутимое лицо. Чеченец сделал первое за все это время движение - повернул голову в сторону Ивана и смотрел теперь на него с тем же спокойствием, той же отрешенностью, с какой только что смотрел на неживой камень.

Иван стоял молча, не зная, что делать дальше.

– Сядь, - сказал чеченец.
– Что стоишь?

Иван сел на камень напротив чеченца и оперся руками о свои колени. Они некоторое время смотрели друг другу в глаза. Иван, как ни старался, не мог проникнуть в душу этого человека, прочитать его мысли.

– Я вэликий воин. Я с дэтства убиваю врагов. Я убил восэмдэсят русских. Троих я убил голыми руками.
– Чеченец показал Ивану свои руки, как нечто особенное.

Иван в ответ лишь хмыкнул чуть слышно. Он никогда не считал, скольких убил голыми руками. Наверное, столько же, сколько этот черножопый хвастун убил всего, а может, и побольше. Но Иван молчал, не понимая пока, к чему клонит чеченец.

– Я мог бы убить вас всэх. Но вы - здоровые и сильные мужчины. Вы можэте много работать, если захотите остаться в живых. За вас дадут много дэнэг. Мнэ жалко портить товар.

Иван упорно молчал, не доверяя ни единому слову.

– Я нэ знаю, что дэлать с тобой и твоими людьми, - сказал наконец чеченец и своими словами немало удивил Ивана. В суть этой фразы Иван поверил. Он-то думал, что это его отряд находится в безвыходном положении. Так оно, конечно, и было, но, оказалось, само их заточение в каменном мешке составляло проблему и для чеченцев.

– Я нэ могу вас убить. Я нэ могу вас отпустить. Что мнэ дэлать, э-э?

Иван опять промолчал - ждал, что будет дальше. Что-то будет, он чувствовал. Не мог чеченец прийти просто так, потрепаться. Он что-то придумал.