Глафира

Провоторов Алексей

— Сшшшшшш чшшш иииииия!

Он побежал по коридору. Сейчас. Сейчас. Распахнув дверь в машинное, он побежал по металлической лестнице вниз и тут же запнулся.

Увидел это и застонал.

Огромное, складчатое существо обернулось вокруг громадной, как пятиэтажный дом, силовой установки, тело его затекало в сочленения

деталей, в рёбра охлаждающих установок. Горбатый, чем-то похожий на древнего ящера, силуэт касался сводов машинного отсека; каждая, казалось, труба, каждый провод был обвит какой-то органической плетью. Дырчатая серая голова твари, вытянутая в неимоверно длинный, отвратительно мягкий на вид хобот, чуть вибрировала. Было жарко. Силовая установка гудела, тварь ворчала, словно в забытьи, и глухо мычала. Серая, чёрная, липкая, полосатая. Весь пол внизу был залит бурым месивом; путь вдоль машинного проходил прямо под желейным боком этой отвратительной твари — настилы и мостики верхнего уровня выгнулись, вросли в спину, утонули в теле гигантского урода. Разумного урода. Северин не мог сложит в голове картинку, осознать его форму. От вида твари у него болели не только глаза, но, казалось, всё тело. Словно зрелище было стеной, на которую он налетел с размаху.

Северин побежал, поскальзываясь на каждом шагу. Он бежал, насколько вообще мог бежать в скафандре, вдоль угла, одной ногой наступая на пол, а другой на стену — крен заставлял. И всё равно он двигался невероятно медленно.

Он не смотрел, не думал, ничего не делал, превратившись в механизм для переставления ног. Как оно его не заметило, он не знал и не интересовался. Он спешил, тяжело дышал, скользил, а достигнув противоположной стены, полез по лестнице.

Он не помнил ничего из этого, не помнил подъёма, не знал, оборачивался он или нет, выбираясь из машинного отделения. Помнил только, как ворвался в терминальную, под тусклый

свет аварийных ламп и близкой планеты, и увидел сидящую фигуру в армейском чёрном скафандре. На коленях у неё лежал пистолет.

Он подбежал к ней схватил за шлем.

Синее лицо, кровавые точки в углах глаз. Зрачки расширились и заняли почти всю радужную оболочку. Глаза уже остекленели. Кровь с прокушенной нижней губы не бежала. Она всё-таки не открыла шлем, выбрав удушье. Или просто впала в забытьё раньше, чем смогла выбирать.

Северин завыл, перевернул её, лёгкую, на спину, стал отстёгивать баллоны. Долго возился, потом вставлял новые, из лежащей рядом пары. Давил на грудь, делал массаж сердца. Бесполезно. Он не мог влезть, открыть шлем, настроить подачу кислорода или сделать искусственное дыхание, ибо такая смерть была бы страшнее. Наверное.

Потом он сидел и смотрел в потолок. Это была одна из верхних точек корабля, и вместо одной из стальных пластин потолка стояла панель из прозрачного композита.

Он видел холодную соль звёзд и невероятно огромный бок планеты. Она была ближе, чем он думал — видимо, «Глафира» падала, опережая расчётное время. Хорошо.

Гидросульфид аммония, распадаясь под действием ультрафиолета, обеспечивал ледяному гиганту зеленоватый, спокойный оттенок. Отсюда до дома, Тагла-2, было почти полтора миллиарда километров, учитывая нынешнее положение планет. И все эти километры, хоть были пусты и просторны, внезапно клаустрофобической тяжестью навалились на Северина. Так, что, казалось, какая-то сила выворачивает руки в локтевых суставах.

Это нервы, подумал он, просто нервы.

Потом поднял пистолет мёртвой женщины, проверил обойму, открыл щиток своего шлема, задержав дыхание, развернул ствол к себе и нажал на спуск.