Гламорама
Шрифт:
— Зайка, почему у тебя всегда волосы мокрые?
Люди с видеокамерами с Fashion TV снуют повсюду, и я вынужден попросить Клифа передать Эрику, чтобы он принял все меры, дабы они не оказались поблизости от Хлое. Музыка М People перетекает в какую-то песню Элвиса Костелло среднего периода, которая постепенно превращается в нечто из последнего альбома Better Than Ezra. Я заказываю порцию малинового шербета и пытаюсь развеселить Хлое, мурлыкая на мотив Принца: «Она ест малиновый шербет… типа того, что делают в „ Bowery Bar “…»
— Дорогая, это всего лишь сельдерей. В чем дело?
— Я на ногах с пяти утра, и мне хочется плакать.
— Эй, а как же званый обед в «Fashion Cafй»?
— Я сидела и смотрела, как Джеймс Трумэн ест гигантский трюфель, и от этого мне стало совсем не по себе.
— Потому что… тебе тоже хотелось трюфель?
— Нет, Виктор! Боже мой, ты совсем ничего не понимаешь!
— Господи, я тебя умоляю! Чего ты от меня ждешь? Чтобы я уехал на год во Флоренцию изучать поэзию эпохи Возрождения? В то время как ты удаляешь волосы с ног воском в салоне Elizabeth Arden десять раз в месяц?
— И это говорит мне тот, кто корпит над планом рассадки гостей за столами?
— Зайка, зайка, зайка, — ною я, закуривая косяк, — мой диджей пропал, а завтра — открытие клуба, к тому же у меня завтра фотосессия, гребаный показ и еще обед с отцом. — Пауза. — Блин, про репетицию группы забыл.
— Как твой отец поживает? — спрашивает она без особого интереса.
— Коварный план, — бормочу я, — двигатель сюжета.
Пегги Сигал проходит мимо, вся в тафте с головы до ног, и я ныряю под стол, где кладу голову на колени Хлое и, глядя ей прямо в глаза, затягиваюсь изо всех сил марихуаной.
— Пегги хочет быть моим пиар-агентом, — объясняю я, возвращаясь на место.
Хлое молча смотрит на меня.
— Ну-у-у, ладно, — продолжаю я. — Итак, Джеймс Трумэн ест гигантский трюфель? На обед? Материал для «Entertainment Tonight» — валяй дальше.
— Это было так круто, что я съела, — послышалось мне.
— И что ты съела? — бормочу я безразлично, махнув рукой Фредерике, которая надувает губки и косит глазами, словно я младенец или очень большая кукла.
— Я не ела, Виктор, болело. О Боже, ты меня никогда не слушаешь!
— Я пошутил, зайка. Это шутка. Я всегда внимательно тебя слушаю. — Она смотрит на меня, ожидая продолжения. — Итак, у тебя болела нога и — я все правильно понял? — Она продолжает смотреть на меня. — Ну, ладно, ладно, не сердись, реальность постоянно ускользает от меня… — Я затягиваюсь еще раз, нервно поглядывая на нее. — Ита-а-к, ты завтра снимаешься, гм, для ролика. А что это за ролик? — Пауза. — Ну, ты, типа, голая в нем будешь или как? — Пауза, еще одна затяжка, затем я выпускаю дым, склонив голову набок, чтобы он не попал ей в глаза. — Ну, что там за дела? — Она продолжает молча смотреть на меня. — Ну, так как — голая или… эээ… нет?
— Зачем тебе это? — спрашивает она отрывисто. — Какая разница?
— Зайка, зайка, зайка. В последний раз, когда ты снималась, ты танцевала на крыше автомобиля в одном бюстгальтере. Зайка,
— Виктор, сколько раз ты снимался в рекламе плавок? А еще тебя снимали для этой эротической книги Мадонны. Господи, да ты был в той самой рекламе Versace, где — я не ошибаюсь? — вроде бы просматривалась твоя лобковая растительность?
— Да, но Мадонна не включила мои снимки в книгу — и, скажем, слава богу. К тому же существует огромная разница между моей лобковой растительностью — которая, кстати, была высветлена — и твоими сиськами, зайка. О Боже, я тебя умоляю, забудь этот разговор, я не понимаю, к чему ты все это вспомнила…
— Это называется политикой двойного стандарта, Виктор.
— Двойного стандарта? — Я затягиваюсь еще раз, уже не смакуя, и говорю, немного подобрев: — По крайней мере я не снимался для «Piaygirl».
— С чем тебя и поздравляю. Но не из-за меня, а из-за твоего отца. Так что не лицемерь.
— А мне нравится лицемерить.
И я пожимаю плечами с завидной непринужденностью.
— Все это очень мило для семилетнего мальчишки, но ты на двадцать лет старше — иначе как задержкой в развитии это уже не назовешь.
— Дорогая, у меня просто кризис. Диджей Мика исчезла, завтра у меня адский денек, с «Коматозниками 2» — сплошная муть и туман — кто знает, какого хрена здесь вообще происходит. Билл принимает меня за какого-то Дагби, а ты же знаешь, сколько времени я, блин, убил, чтобы привести этот сценарий в приличный вид…
— А как дела с рекламой картофельных чипсов?
— Зайка, зайка, зайка… Прыгать по пляжу, затем положить в рот «Pringle», а затем изобразить восторг — и все почему? — да потому что, он, блин, он с пряностями? Нет, солнышко. — И мой стон наполняет кабинку. — Кстати, у тебя нет визина?
— Это работа, Виктор, — отвечает Хлое. — Это деньги.
— Я вообще думаю, что я сделал большую ошибку, подписавшись с СМ. Помнишь жуткую историю, которую ты мне рассказывала про Майка Овица?
— Какую еще жуткую историю?
— Помнишь, тебя пригласили встретиться со всеми этими важными шишками из СМ вроде Боба Букмена и Джея Махони на просмотре в зале на бульваре Уилшир; фильм оказался новенькой копией «Тора! Тора! Тора!» [22] , и все время просмотра они смеялись! Ты что, не помнишь, как ты мне это рассказывала?
— Ах, Виктор, — вздыхает Хлое, которая даже не слушает меня. — Я была позавчера с Лорен в Сохо, и мы обедали в «Zoe», и тут кто-то подошел ко мне и сказал: «Ой, вы так похожи на Хлое Бирнс!»
22
Фильм Тошио Масуды и Ричарда Флейшнера (1970), центральным событие которого является бомбардировка Пирл-Харбора.