Гламорама
Шрифт:
Бобби сидит за компьютером в джинсах от Helmut Lang и молескиновом пиджаке из той же коллекции, под который поддет свитер цвета старой меди от Comme des Garcons. На экране компьютера горят слова «НЕПОСРЕДСТВЕННАЯ УГРОЗА УНИЧТОЖЕНИЯ», и я непроизвольно думаю: «Уничтожения кого или чего?», и о том, что если это название группы, то я ее не слышал, а Бобби в одном из своих «крайне нетерпимых» состояний спрашивает меня:
— Куда это ты собрался?
— С Хлое повидаться, — говорю я, неловко огибая его на пути в кухню.
Я заставляю себя заглянуть в холодильник, пытаясь
Бобби обдумывает мои слова.
— Что, спасти ее пытаешься? — интересуется он. — Или, может, себя? — Он делает паузу. — Это же не выход, — говорит он, а затем добавляет более жестким тоном: — Верно я говорю?
— Я просто хочу убедиться, что с ней все в порядке.
— Похоже, что ты не совсем понимаешь, в каком кино снимаешься, — говорит Бобби. — Похоже, ты что-то перепутал.
— А у тебя что, какие-то возражения? — спрашиваю я, возвращаясь в гостиную.
— Нет, — пожимает плечами Бобби. — Просто я не верю, что больше ты ничего не запланировал. Приходится теряться в догадках.
— Неужели мне обязательно нужно спрашивать у тебя разрешения для того, чтобы навестить бывшую подругу? — спрашиваю я его. — Это же, мать твою, элементарно…
— Эй, — хмурится Бобби. — Не смей разговаривать со мной в таком тоне.
— …я хочу повидать Хлое, вот я и иду к ней. Бывай!
Выражение на лице Бобби неуловимо меняется, оно становится скучающим, почти доверительным.
— Да не обижайся ты так, — говорит он наконец, бросая на меня предупреждающий взгляд. — Не стоит.
Мне начинает казаться, что из дома мне выбраться уже не удастся. Я повторяю едва слышно: «Это просто еще одна сцена, еще один эпизод», словно это строчка из какой-то песни.
— Ты что, думаешь, я лгу? — спрашиваю я.
— Нет, нет, — говорит Бобби. — Просто мне кажется, что ты мне чего-то не договариваешь.
— И что бы ты хотел от меня услышать в ответ? — спрашиваю я, глядя ему прямо в глаза.
Он обдумывает мои слова, затем просто поворачивается обратно к экрану монитора.
— Я лучше послушаю что-нибудь другое.
— Что ты имеешь в виду? — спрашиваю я.
— Тебе что, перевести? — бормочет он. — Приди в себя. Расширяй свой кругозор.
— Я просто пытался вести с тобой так называемую нормальную беседу.
— Похоже, у тебя это не особенно получилось, — говорит Бобби.
— Тебе не удастся вывести меня из себя твоей враждебностью, — говорю я, стиснув зубы. — До скорого, чувак!
Режиссер смотрит на меня и коротко кивает.
— Ладно, нам нужно здесь какое-нибудь спонтанное звуковое сопровождение, — говорит интервьюер из «По домам!».
Я прохожу мимо Бентли, который тем временем демонстрирует стопку киножурналов шестидесятых годов, фотоальбом с фотографиями расчлененных кукол, а также новую татуировку в виде демона у себя на бицепсе.
— Нам будет тебя не хватать, — бросает Бентли, провожая меня взглядом.
На улице идет легкий дождь. Бородатый мужчина спешит домой с собакой, мимо проходит девушка с букетом подсолнухов в руках. Я вновь начинаю плакать,
— Американское посольство!
11
Я успокаиваюсь настолько, что почти перестаю плакать и сопеть носом. Но я настолько накачан ксанаксом, что все последующее представляется мне в виде сплошного темного пятна, в котором удается что-то разобрать только потому, что паника средней интенсивности, пронизывающая меня насквозь и освещающая все происходящее тусклым светом, не дает мне впасть в ступор.
Как мне кажется, мы выезжаем на авеню Габриэль и останавливаемся перед зданием, в котором, по-моему, располагается американское посольство. Я даю водителю все деньги, которые нахожу в бумажнике, — то ли двести пятьдесят, то ли триста франков. «Наплевать!» — говорю я, неловко выбираясь из такси.
Я с трудом осознаю, как прохожу в здание мимо будки для охраны. Боковым зрением я вижу полицейских с автоматами наперевес, видеокамеру наблюдения, морского пехотинца, который лишь слегка приподнимает брови, завидев меня, и сразу же расплывается в улыбке.
В вестибюле я без проблем прохожу через металлоискатель и направляюсь к плексигласовому окошечку.
Я говорю женщине, сидящей за окошечком, что мне нужно поговорить с работником посольства.
— Un officia l e…? [120] — переспрашивает она, а затем уже по-английски интересуется, назначена ли у меня с кем-нибудь встреча.
120
Работник, служащий (франц.).
— Нет, — отвечаю я.
Она спрашивает, как меня зовут. Я говорю ей:
— Виктор Джонсон.
Она спрашивает меня, по какому вопросу я пришел.
— По вопросу бомбы, — говорю я ей. — Я пришел по вопросу бомбы, — повторяю я.
Она снимает телефонную трубку и говорит в нее что-то, чего я не слышу. Она продолжает говорить, но я слишком устал, чтобы угадать содержание беседы по движению губ.
Внезапно в моем поле зрения появляются два полицейских с автоматами, они становятся у меня по бокам и застывают в ожидании по стойке «смирно».
Молодой человек, непримечательной и очень знакомой внешности, отчасти европейской, отчасти нет, одетый в серый костюм от Prada со стильным зеленым галстуком, быстро шагает по коридору, направляясь ко мне.
Молодой человек спрашивает:
— Чем могу вам помочь, мистер Джонсон?
— Мы можем поговорить где-нибудь в другом месте? — спрашиваю я.
— На какую тему? — осторожно спрашивает он.
— Я знаю людей, которые подложили бомбу в отель «Ritz», — говорю я. — Я знаю, где они живут. Я знаю, как их зовут. Я знаю, кто они.