Главная роль 4

Смолин Павел

— Околоточного кликни, — велел я казаку, опустился на корточки и открыл аптечку. — Иди сюда, дядька, — позвал городового, который визуально пострадал больше всех.

— Слушаюсь, Ваше Императорское Высочество! — козырнул он, подошел строевым шагом.

— Садись, — велел я, и он, мудро рассудив, что грязнее уже не станет, уселся задницей на дорожку. — Совсем лиходеи распоясались, — осудил я нападавших и оторвал держащийся «на соплях» рукав полицейского мундира. — На полицейских руку поднимают — куда это годится? — промыл кипяченой водой подозрительно напоминающую

глубокий укус кровоточащую рану на предплечье, посыпал сибирием и наложил повязку.

— Ужо мы их быстро к ногтю прижмем — не сумлевайтесь, Ваше Императорское Высочество! — подбодрил меня будочник.

— Высморкайся, — попросил я.

Полицейский выполнил приказ, и я воткнул ему в нос куски ваты. Вроде не сломан.

— Сам-то откуда? Где служил? — спросил я.

Пока городовой гнусаво рассказывал о своем жизненном пути, я обработал раны дьякам, а казаки успели привести молодчиков, упакованных в актуальные времени, тяжелые наручники.

За спиной тем временем поскрипывали ставенки. К завтрашнему вечеру вся Столица будет знать о случившемся.

— Не горюй, — подбодрил я молодого человека. — Аппарат во время выполнения моего приказа пострадал, новый тебе обеспечим.

— Премного благодарен, Ваше Императорское Высочество! — просветлел фотограф.

— Знаешь этих, Матвей? — спросил я полицейского, кивнув на бандитов, которых уложили рожей в дорожку и придавили казачьими сапогами.

А что, права им зачитывать?

— Степки Кривого молодчики, — прогнусавил городовой и кивнул на дом. — Этот сказал, запугивал, стало быть.

— Банда? — уточнил я.

— Банда.

— А почему банда еще на свободе? — спросил я.

Полицейский отвел глаза:

— Виноваты, Ваше Императорское Высочество. Полгода Кривого сыскать не можем. Такие вот, — кивнул на задержанных. — Его и в глаза-то не видят, через третьи руки подряжаются. Прошлым месяцем ближнего Степкиного взяли, пока следствие шло, Кривой сто раз лёжки поменять успел.

— Третьи руки нам тоже пригодятся, — заметил я. — Где городовой-то?

— Не могу знать, Ваше Императорское Высочество!

— Справедливо, — признал я, не став уточнять, что вопрос был риторический.

Из-за стены казаков раздался цокот копыт, «тпр-р-ру», и к нам присоединился пятидесятилетний тучный лысеющий мужик с мощными черными бакенбардами:

— Околоточный надзиратель Федин, околоток номер… бляха номер… по вашему приказанию прибыл, Ваше Императорское Высочество.

— Идем, — поднялся я на ноги. — Этих так и держите, братцы, — указал на задержанных, затем указал на калитку. — Калитку долой.

Казачки охотно снесли калитку, и мы вошли в запущенный в плане растительности, поросший сорняками и черемухой, двор.

— Дверь долой!

Взяв разбег по протоптанной тропинке, казаки снесли и ее.

— Произвол!!! — раздался из глубин дома протестующий вопль. — Я требую прекратить и предъявить бумаги!!!

Какой «произвол», если у нас тут самодержавие, а я — наследник Империи? Нифига законов не знают, а все туда же.

— Скрутить, покуда не бить, свести всех сюда, — указал

я на травку двора.

Казаки ворвались в дом, и я подумал, что нужно сооружать спецотряд для штурма жилых, правительственных и прочих зданий — терроризм сейчас кретинами используется по-другому, но со временем особо конченные представители человеческого рода догадаются начать брать заложников и пытаться диктовать условия. Казаки Конвоя, увы, действовали неправильно, и, найдись в доме два-три молодчика с огнестрелом и умением им пользоваться, пришлось бы награждать мужиков посмертно.

Через пару минут во дворе, пред мои очи, нарисовались «щеголь», разбитная деваха лет двадцати пяти в избыточно коротком для воспитанной леди платье и имеющий очень напуганный вид пацан лет пятнадцати со следами старых побоев на лице и поглядывающем сквозь прореху в рубахе животе. Глаза у первых двух характерные, наркоманские.

— Ну что же ты гостей так неприветливо встречаешь? — обратился я к «щеголю».

Опиумная пелена не смогла отключить инстинкт самосохранения, кураж прошел, и хозяин милого домика постепенно начал осознавать, в насколько неприятное положение попал. Бегая глазенками и потея, он принялся жалобно причитать:

— Так то не гости, Ваше Императорское Высочество! Мы никаких законов не нарушали, мирно жили — я, жена моя да сын Витька. А тут пришли какие-то, гостей моих принялись фотографировать. А к нам порою уважаемые люди заходят, им оно неприятно, вот и пришлось охраною озаботиться. Вы этих взяточников не слушайте, — потыкал пальцем в околоточного и городового.

— Как смеешь наследнику-цесаревичу врать, стервец? — взревел обидевшийся околоточный.

— Тихо, — одернул его я и обратился к пацану. — Не бойся и не ври. Скажи — батька это твой? — указал на щеголя.

Сглотнув, пацан заплакал и покачал головой.

— Ребенка увести в телегу, напоить чаем, потом разберемся, — велел я.

Казаки выполнили приказ.

— Слишком я строг был к сыну моему, — вздохнул щеголь. — Да только как лучше хотел, чтобы человеком вырос, а не голытьбой…

Повинуясь моему жесту, казак прервал акт юродства ударом под дых.

— Пойдемте, посмотрим, — махнул я рукой и пошел в дом.

Пентаграммы, столы для спиритизма, рукописи на непонятном языке, перевернутые кресты на стенах — улик оказалось предостаточно. В кабинете хозяина, в столе, нашелся журнал учета гостей, восемь тысяч рублей наличностью, запас морфия и некоторые драгоценности — это мы забрали с собой, часть пойдет на компенсации пострадавшим и премии казакам, и вернулись во двор.

— Говори, к кому обращался за наймом охраны, — велел я щеголю. — А ты, надо полагать, белошвейка?

Эвфемизм.

— Я по любви! — гордо ответила она.

— Увести в околоток, оформить занятие проституцией в обход законов, — не проникся я аргументом.

Дама покинула сцену.

— Рассказывай, мракобес, к кому обращался за охраной и где этого деятеля можно найти, — повторил я хозяину дома.

— Темно было, лица не видел, — отвел он глаза. — А настоящее имя кто скажет?