Главное управление
Шрифт:
– В очередной раз уверяюсь, что нам не по пути, – словно не слушая меня, буркнул Кастрыкин, отчужденно помрачнев.
– Теперь удивлю вас, – продолжил я. – Ненавижу ложь, подкуп и любого рода коммерцию в государственных структурах. В силовых – в особенности. Однако на сей исторический момент расчистить весь этот навоз ни у меня, ни у вас сил не найдется. Поколения должны смениться, дабы навоз перегнил и зачерствел. Смиритесь. Не тоните в мечтах. И даже когда вам будет казаться, что ваши праведные идеалы, коли такие существуют, воплощены в реальность, знайте – вас просто водят за нос угодливые подчиненные. Оторвитесь от
– Мы заботимся о том, чтобы каждый сотрудник милиции получал достойную зарплату, мы должны привить каждому чувство гордости к Родине, мы…
– Да бросьте, – перебил я. – С достойными зарплатами бюджет лопнет. И чем, собственно, милиционер лучше или хуже армейского офицера, учителя или врача? А чувство гордости за Родину прививает сама Родина, ее дух, ее свершения… А у нас дух по карманам рассован, а свершения – проданные кубометры газа и леса. Вы или себя обмануть пытаетесь прошлой советской демагогией, на которой выросли, или на мне пытаетесь идеологический опыт поставить…
– Вы свободны…
– Уже на этом спасибо.
И я откланялся. Но перед тем как покинуть кабинет, положил на стол Кастрыкина диск – данные службы наружного наблюдения, которое я установил за нашим тыловиком в расчете на какие-либо его пьяные приключения, обойтись без которых, по моему мнению, жизнь бы ему не дала.
На диске был запечатлен инцидент в ресторане, где вместе с прихвостнем Акимовым нетрезвый Евграфьев проверял документы у американских туристов, махая у них под носом кулаками и говоря, что Америка – страна подонков, наш вечный враг и ему противно, проводя культурный досуг, дышать одним воздухом со всякой заокеанской мразью.
Акимов услужливо подхохатывал.
Прибывший милицейский наряд, вызванный службой безопасности ресторана, был построен, отчитан за неряшливый внешний вид, а командиру было обещано разжалование. При этом тыловик громогласно представился первым заместителем начальника управления.
Наряд трусливо скрылся, кляня происки судьбы, столкнувшей его с пьяным высокопоставленным хамом, посетители повалили к выходу, но далее неугомонный Евграфьев выстроил в ряд всех служащих ресторана, прочел им пространную нотацию ни о чем, после чего согласно своему принципу придирчиво допросил каждого, любит ли опрашиваемое лицо город Ленинград, колыбель революции и сопутствующих ей традиций.
Получив положительные ответы и благосклонно удовлетворившись ими, Евграфьев, не удосужась расплатиться за ужин, поймал первую попавшуюся под руку милицейскую машину и заставил ее водителя довезти
Уже прикрывая дверь, я обронил:
– Только из уважения к вам я сделаю все, чтобы эта запись не попала в Интернет… Ведь речь идет о любимце и ставленнике уважаемого человека.
Кастрыкин явственно побледнел.
А я тихо и бережно дверь закрыл.
По пути в свой кабинет прикинул, сколько средств собственными силами и связями подогнал на счет Совета, который теперь вместе со всеми финансовыми потрохами должен перейти к бездарному пьянице.
Как бы не так!
Набрал телефонный номер одного из руководителей российского ГАИ.
– Тебе внебюджетные деньги нужны? – задал риторический вопрос.
– Да неужели нет?! – последовал снисходительный отклик.
Я обозначил сумму, полностью оголявшую счет Совета.
– Ну… и чего требуется с меня? – осторожно вопросил собеседник.
– Тридцать номеров. Сам понимаешь, каких серий…
Гаишник помолчал, деля озвученную мной сумму на цифру «тридцать».
– Ну, пойдет… – промолвил неохотно.
Я представил себе физиономию Евграфьева после изучения им нулевого баланса в финансовом активе вверенной ему организации, и его претензии за перевод мной денег в чужеродную милицейскую структуру. Претензии, легко отбиваемые одной из строк устава Совета, гласившей, что организация вправе оказывать материальную помощь любому подразделению милиции, чей юридический адрес относится к нашему федеральному округу.
Попробуй докопайся!
Вслед за этой взаимовыгодно завершившейся договоренностью с гаишным начальством, словно продолжая развитие данной темы, меня посетил поблекший от вынужденного пьянства Акимов, промолвил сквозь зубы:
– Там на мне остаток долга по мигалкам и прочему… В общем, я поговорил с ребятами из ГАИ, они тоже поиздержались… Возьми десять «калашей» и пять «ТТ». Все железки – чистые, без гари…
– Мне что, тут оружейный магазин для бандитов открыть? – окинул я выразительным взором стены кабинета. – Или у тебя после плотного общения с питерской полуинтеллигенцией мозги в кальсоны съехали?
– Нет, просто я не успеваю к сроку…
– К нему ты рано или поздно успеешь, – невольно усмехнулся я.
– Да и ты не зарекайся! – промолвил он злобно.
– Иди, я тебе еще три дня даю, – сказал я примирительным тоном. – Обернешься – думаю.
– Знаешь, к чему не могу привыкнуть? – спросил он, вставая со стула. – К тому, каким ты стал. Постоянно припоминаю, как некогда в контору прибыл скромненький такой молодой начальник отдела, положительный лирический герой с романтическим ореолом, аж светящимся вокруг наивной его головы…
– И каким стал этот персонаж из прошлого? – невольно поинтересовался я.
– Не хочу вдаваться в определения, – ответил он. – Опасно.
«Надо же, – в который раз удивился я сам себе. – И как я здесь выжил, неумеха? Явился сюда без грамма опыта и знаний, а ведь вытянул миссию на актерстве и импровизации… И теперь меня опасаются самые зубастые хищники».
– Ладно, Акимов, ступай себе… – произнес я небрежно.
В этот же день в Москву из Америки прибыл Юра, курьер из ЦРУ. Озабоченный, деловитый, нагруженный инструкциями от наших с ним хозяев, распорядителей, как ни крути, моей судьбы.