Главный наследник НЕ скрывает свою силу. Том 1
Шрифт:
Адские тренировки и вечное требование «быть лучше, быть достойнее»; ведь всегда есть внешний враг, он бдит и ждёт, пока мы дадим слабину – и даром, что последний враг уже лет двести как кормил космических червей. Это для отца не значило ничего. На подкорке его мозга сотнями лет вытёсывался простой принцип – нет друзей, только враги, и он был готов на всё, чтобы я этим принципом проникся.
Но это даже не самое печальное, куда хуже другое: его постоянное давление на меня, желание сделать из сына собственную копию. Вот только сам он был тем ещё психом с напрочь сломанной системой
Иерархия прежде всего. Иерархия внутри семьи (он – главный, остальные не имеют права возразить и слова). Иерархия снаружи (мы – семья лордов, прочие лишь чернь под ногами). Иерархия настолько устаревшая, что она рассыпалась в прах прямо на глазах, но отец, проживший с ней несколько тысячелетий, продолжал цепляться за неё.
Деление на «своё» и «чужое». Теонор, например – свой. А девушка, что нравилась мне в юные годы – «чужая». Узнав о том, что его любимчик сослал семью девушки в чёрную дыру потехи ради, отец только поморщился, бросив на мои возражения что-то вроде «Забудь, ты найдёшь себе ещё сотню таких же». Зато Теонор – семья, и даже мысль о том, чтобы подонок получил по заслугам, была под запретом.
Ха. Готов спорить, сам Теонор был бы счастлив, если бы я относился к нему… так же, как эта девочка – к Валере. Говорил о нём с блеском в глазах, громко клялся отомстить. Положил свою жизнь на то, чтобы уничтожить его.
Вот только к моменту, когда это стало возможно, у меня уже сложилось… определённое мировоззрение.
Всё просто. Тебе принадлежит только то, что ты не потеряешь при кораблекрушении. То есть – практически ничего. Только ты сам. Всё может быть потеряно в любой момент, если кто-то более сильный этого захочет.
Тогда, на кладбище, я не понимал, почему чувствую детскую обиду на умершего своей смертью отца. Однако потом всё стало очевидно.
Я злился не на отца, а на самого себя. Потому что понимал, что даже прикончи я его собственными руками, то результат бы никак не изменился – его мёртвое тело и моя пустота внутри. У меня ушло столько лет на ненависть к нему, я упустил столько возможностей наслаждаться жизнью, что ответ на вопрос мести как ценности и цели напрашивался сам собой.
Единственная настоящая ценность – сила, а месть… пустая трата времени, если ты не способен свершить её сразу, здесь и сейчас. Всё, что происходит дальше этого – бессмысленные тыканья по углам в темноте. В идеале – нужно быть достаточно сильным, чтобы отсечь даже саму возможность того, что тебе придется кому-то за что-то мстить.
А что же до Теонора… мысль о том, что мне на него попросту насрать, вызывала у брата слишком сильное горение, чтобы портить такую идиллию.
Покачав головой, я вернулся к Реверс; та тяжело дышала, глядя на меня. Правильно, пусть лучше смотрит на меня, чем на Валеру. Мало ли, в какой момент тот пошевелится или приоткроет глаза.
– Ладно, – снова заговорил я. – Давай разберём всё с начала. Ты потратила год жизни, пытаясь добраться до него. Что тебе это дало?
– Не год, – возразила Реверс. – Всю жизнь. Я делала всё, чтобы прийти к этому моменту. Становилась сильнее, целеустремлённее. Нашла тех, кто мог дать мне и то, и другое…
Я
– Когда мне понадобилось, я добрался до него за один день, наплевав на долгие внедрения и тщательную маскировку. Вот что такое сила и целеустремлённость. А что до тебя, – я скептически сощурился, – то, похоже, ты слишком боялась собственной мести. Идея о ней стала слишком важной для тебя, и в глубине души ты знала, что когда этот момент наступит – как сейчас – ты будешь разочарована.
– Не заговаривай мне зубы, – огрызнулась киллерша. – Месть или нет, но у меня есть обязательства. Перед людьми, которым я обязана. Я просто не могла наплевать на всё и…
Я хмыкнул.
– Ты ведь понимаешь, что тебя использовали, верно? Месть – отличный мотиватор. Убийце-мстителю не нужно платить или давать дополнительный стимул, чтобы заставить его действовать. Раз уж ты была так крута, чтобы пробраться сюда и год ошиваться здесь, не вызывая подозрений, то твои наставники должны быть ещё круче. Захоти они, чтобы ты отомстила – и это случилось бы уже давно, а не в удобный момент.
Реверс злобно сощурилась. С одной стороны, она сама понимала, что я прав – с другой же, фанатично не хотела признавать этого, цепляясь за старые идеалы.
– Да кто ты такой вообще, что думаешь, будто разобрался во всём за минуту?
– Какая разница? – я пожал плечами. – Можешь считать меня рядовым Карапулько, например. Может, я даже и есть он, собственной персоной. А может, нет. Что это меняет, если я здесь, а ты стоишь тут и беседуешь со мной, будто ты не профессиональный киллер, а девочка-дилетант?
– Я…
Реверс кинула взгляд на «мёртвое» тело; я небрежным движением ботинка задвинул его за стол.
– И вот ты потратила кучу лет на обучение, пожертвовала всем, что у тебя оставалось. Провела год в этой сосисочной вечеринке, среди мужиков, подавляя в себе всё женское. А теперь Валера мёртв, так или иначе, а ты здесь совершенно не при чём. Стоила того эта жертва?
Человека, потерявшего основную цель, очень легко направить по новому пути. Будь она тренированным киллером или мастером маскировки, сейчас Реверс – всего лишь растерянная девчонка, не знающая, как ей жить дальше.
И это можно использовать в своих интересах.
Она раскрыла рот, чтобы возразить, но я оказался быстрее. Я знаю, о чём она сейчас скажет.
– Можешь заявить, что ты получила удовлетворение, зная, что он сдох. Сатисфакцию, так сказать.
Девушка осеклась и заморгала. В яблочко.
– А теперь задумайся, – я наклонил голову набок, – этого ли хотели твои родители? Чтобы их дочь стала убийцей?
– Я отомстила за них…
Ох. Чего только не скажешь ради спасения Валеры.
– И загубила собственную жизнь, – припечатал я, выходя из-за стола. – Мало того. Ты загубила свой род. Ведь ты его остаток. Вот что дало бы настоящую сатисфакцию – восстановить род, заставить Распутиных смотреть, как он воспрянет из пепла…
Реверс отступила на шаг. Как я и говорил, в этот момент её психологическая защита была почти на нуле, а уверенность хоть в чём-то отсутствовала в принципе.