Главный противник. Тайная война за СССР
Шрифт:
Мы встречались у Феклисова дома сначала с пирожками от Маргариты, потом — без них и уже без нее. Иногда Александр Семенович приезжал ко мне на работу: довелось не только беседовать с ним часами для моих книг, но и изредка помогать ему в литературной работе, за которую Феклисов взялся рьяно.
Гуляли — ходили от Белорусской, по, как он говорил, Горького и до Кремля. Пару раз в Дни Победы ездили на Поклонную гору. Тогда ему уже присвоили звание Героя России, и народ все теребил видного ветерана: за что, ну за что звездочка? И хотя Героя он получил с многолетним опозданием в 1996-м за то, что добыл кучу атомных секретов, Александр Семенович неизменно отвечал: за атомную бомбу и за карибский
В разгар этого кризиса 1962-го года он встретился с Джоном Скали. Известный тележурналист из Эй-Би-Си был близок к клану Кеннеди, а с младшим из Кеннеди бойз — министром юстиции Робертом дружил. И я не раз и не три допытывался у Феклисова: неужели не был Скали нашим агентом или хотя бы агентом влияния? Ну как иначе решился б на вас выйти, знал же наверняка, что имеет дело с главным в Штатах легальным русским разведчиком. Александр Семенович, который немало чего мне рассказывал, всякую причастность Скали к разведке, по крайней мере, советской, отрицал. Соглашался: могли меня вычислить, но у младшего Кеннеди руки были не то что развязаны, но посвободнее, чем у старшего — президента. И американцы тоже решили действовать нестандартно, иного-то выхода не находилось, на уровне разведок. Вот и выпустили хитрого Скали. Обе стороны выложили карты на стол: еще пару дней и сдавать было б нечего.
О его встречах со Скали, Феклисов знал это твердо, докладывалось Хрущеву и Кеннеди-младшему. Министр тут же доводил содержание разговора до брата-президента.
А 26-го октября в ресторане «Оксидентал» Скали непрозрачно сообщил, что их военные настаивают на немедленном вторжении на Кубу, и если Хрущев считает Кеннеди неопытным, нерешительным политиком, то скоро у него будет шанс убедиться в обратном.
— И тут в моей душе что-то произошло, какой-то порыв, — каждый раз, когда Феклисов рассказывал мне об этом, на него, обычно выдержанно-хладнокровного, сходило некое озарение. — Никто не уполномочивал меня говорить Скали об этом, но я решился: «Вряд ли нашим дивизиям потребуется больше 24 часов, чтобы с помощью войск ГДР сломить сопротивление американского, английского и французского гарнизона. Мы захватим Западный Берлин». Скали явно такого не ожидал. А я не ожидал, что часа через два, ну, три, Скали передаст мне в том же ресторане компромиссные условия по урегулированию карибского кризиса, по моей просьбе уточнив, что они исходят от Джона Фитцджеральда Кеннеди — президента Соединенных Штатов Америки.
Но наш посол Добрынин, потратив минимум часа три на изучение проекта подробнейшей и срочнейшей телеграммы в Москву, составленной резидентом, не захотел ее подписывать: МИД не давал дипломатам полномочий на ведение таких переговоров. В кабинете посла произошла обидная для Феклисова-Фомина сцена. Про нее мне писать Александр Семенович запрещал. С горечью, бранных слов он никогда не употреблял, повторяя: «Сделали из меня мальчика». И «Фомин» повернулся, рванул к себе, в резидентуру. Здесь, наплевав ради дела, на все дипломатические тонкости, он от собственного имени отправил через своего шифровальщика телеграмму на имя начальника разведки. И вскоре члены Политбюро во главе с Хрущевым, уже находившиеся в преддверии войны на казарменном положении в Кремле, эту записку изучали.
Тут я попросил бы читателей, вспомнить, в какие годы происходил последний акт разыгрывающейся трагедии. Хрущевская оттепель завершена, бюрократия и чиноподчинение — полные, а уж тем более — заграницей, где любой посол считался если и не помазанником Божьим, то хрущевским — точно.
27 октября Скали вновь встретился с Феклисовым, а Роберт Кеннеди дважды — с послом Добрыниным. Пошел обмен официальными посланиями. Удовлетворивший обе стороны ответ Хрущева пришел утром 28-го октября.
Но
Наши, всячески борясь за отмену смертной казни, тем не менее, не признавали Розенберга своим агентом. А Феклисов — сам, без согласований, на склоне жизни публично признал: Джулиус — был. Но объяснил доходчиво, с доказательствами, так что ему и у нас, и там поверили: эти двое никогда не выдавали секретов, связанных с изготовлением бомбы. А Этель вообще не имела отношения к разведке: болела, едва управлялась с двумя маленькими сыновьями. Да, как и муж, руководитель ячейки и истовый коммунист, она верила в светлые идеалы, однако не более того. Возможно, Джулиус посвящал ее в свои дела, а, может, и нет. Феклисов не был с ней даже знаком, сообщал в Центр: домашняя хозяйка, больна, нигде не работает. Говорил мне на своем разведжаргоне: «Мы к ней — ни единого подхода».
И в 83 года Феклисов отправился в США, снялся в главной роли в фильме Эй-би-си «Дело Розенбергов». Прокричал: казнив двух невинных, американская разведка хоть так попыталась рассчитаться с советской за жесточайшие провалы в битве спецслужб. «Да, нарушил правила, чтоб о Джулиусе и Этель узнали правду. У нас нельзя, просто не принято говорить, кто на СССР работал. Но Бог и разведка должны меня простить. Надеюсь, с годами меня оправдают, но, главное, оправдают супругов Розенбергов». Фильм вышел на экраны всего мира, и у нас тоже.
И еще раз он нарушил твердо принятый в его профессии свод неписаных законов. Вы уже знаете, что в годы войны и аж до 1950-го передавал СССР секретнейшие сведения об атомной бомбе сначала из Великобритании, а потом из США, затем снова из Англии бесценный агент — гениальный ученый, немецкий антифашист Клаус Фукс. В 1950-м его приговорили в Британии к 14 годам заключения. Отсидев девять лет, Фукс возглавлял в ГДР Институт ядерных исследований, приезжал в СССР как выдающийся ученый. Вот только факт его героического сотрудничества с разведкой до распада СССР у нас не признавался.
И тогда в 1989, через год после смерти Фукса, отставной полковник Александр Феклисов, бывший в Англии на связи с ним, по собственной инициативе поехал в Берлин. Отыскал вдову Фукса, тепло благодарил ее, положил цветы на могилу. А Фукс, как рассказала Александру Семеновичу его супруга Маргарита Фукс, ждал до последнего дня. И еще оправдывал русских друзей, втолковывая жене, что, быть может, никого из советских, с кем сотрудничал ради сохранения паритета, в живых не осталось. Тогда Александр Семенович взял вину на себя.
Феклисов был необычным человеком, нарушавшим законы разведки ради ее и нашего блага. Помню высокий, несколько на последних годах дрожащий голос: «Да что вы, Николай Михайлович, нам еще о своих Героях столько рассказывать и рассказывать». Передавал мне блокноты с записями от руки главок о своей жизни, чтоб дал я ему отзыв: Феклисов писал книги сам. Но в них только о том, что известно, и о чем можно говорить. Вольности он допускал лишь трижды — во время карибского кризиса, выручая нас с вами и остальным миром, и в делах Розенбергов и Фукса.