Главный рубильник. Расцвет и гибель информационных империй от радио до интернета
Шрифт:
Говоря конкретнее, супермонополия с ее властью над различными рынками длится дольше, потому что каждая отдельная монополия взаимно усилена барьерами для входа. Потенциальный соперник на одном рынке будет наказан на другом и т. д. Любой новичок, таким образом, вынужден выходить на два или три рынка одновременно, и с каждым новым задача становится все более дорогостоящей и нереализуемой.
История мистера Таттла и его Hush-A-Phone дает нам полезную иллюстрацию описанной тенденции. Он намеревался выйти на рынок домашнего оборудования и был наказан угрозой исключения из телефонной системы. После запрета на присоединение его устройства к телефонам Bell ему едва ли удалось бы осилить создание собственной конкурирующей телефонной системы, к которой он мог бы подключать свое устройство по желанию. Такие ограничения не редкость в случае с новичками-бизнесменами: у них нечасто получается
Во внутренней эффективности AT&T имелось, как я допускаю, много хорошего, особенно на ранней стадии, и потрясающие достижения Bell Laboratories нельзя ставить под сомнение. Но эти достоинства не компенсируют губительного влияния Bell, которая устраняла стоящие идеи, если они выходили за рамки ее централизованного видения прогресса. Через много лет проводная связь, некогда невероятно динамичный рынок, стала застойной сферой и начала напоминать плановую экономику в стиле СССР, только в малом масштабе. Принцип разграничения позволяет монополистам временно получать любые доходы с одного рынка, но запрещает им коллекционировать рынки, просто чтобы сохранить свою власть — строительство империй ради самих империй.
Кроме монополии, состоящей из одной компании, мы видели и другую важную комбинацию — олигополию вертикально интегрированных компаний. Яркий пример нам дал Голливуд, начиная с 1930-х гг., когда буквально несколько студий владели всеми компаниями-дистрибьюторами и даже кинотеатрами, а также распоряжались звездными актерами и остальными элементами производства.
В то время как хватка интегрированной монополии, пожалуй, сильнее, чем власть олигополии, вероятность ограничения самовыражения и инноваций может быть весьма сильной в обоих случаях. Вспомним два режима жесткой частной цензуры, которым последовательно подвергался кинематограф. При первом этот канал информации находился под контролем картеля Edison Trust, решавшего, какие фильмы будут сделаны, с помощью патентов на свои технологии. Второй период цензуры связан с олигополией киностудий. В каком-то смысле он был более коварным, поскольку в результате рынок захватили посторонние силы — бедствие, которое система нечаянно навлекла на себя сама. Как мы видели, когда Цукор и его товарищи, главы киностудий, стремились создать свою империю, покупая все помещения для кинопоказа, они сделали себя уязвимыми: у них не осталось выбора, когда католическое объединение объявило им бойкот. Кодекс производства, который был обязан принять Голливуд, оказался беспрецедентной по своим масштабам цензурой в американской культуре, причем это никак не затрагивало Первую поправку к Конституции.
Последовательно проводимый Принцип разграничения устранил бы соблазны и уязвимость, которым подвергаются вертикально интегрированные организации. Он представляет разницу между свободой слова как абстрактным идеалом и привычкой заботиться о реальной окружающей среде, в которой этот идеал может быть реализован. Это признание того, что положение фирм и отраслей, если уж на то пошло, более важно, чем действия властей, в вопросе о том, кто будет услышан. Общественная площадь — красивый образ, но в информационном обществе немного значит, если человек может свободно выражать свое мнение на людях. Сегодняшняя общественная площадь находится в информационных сетях.
Гигантские интегрированные монополии и более мелкие формы вертикально интегрированной власти могут оказаться самой большой опасностью, с которой сталкивается свобода слова и инноваций в информационном обществе. Но Принцип разграничения не упускает из виду и второго кандидата на трон — а именно государство — и приводит к необходимости разграничения регуляции. Мы наблюдали парадоксальные ситуации, когда регуляция, не имея цели поддержать конкуренцию, может стать для доминирующих игроков лучшей защитой от нее. Соответственно, этот Принцип предполагает, что правительство должно соблюдать дистанцию и не вмешиваться в рынок, чтобы избежать любой технологической или сетевой монополии. Подобное вмешательство — часто ради того, чтобы спасти близкую отрасль или партнера правительства, — может казаться хорошей идеей до поры до времени, но в итоге оно разрушительно как для свободного общества, так и для здорового роста информационной экономики.
Снова и снова в историях, которые я рассказывал, государство показало себя не особо проницательным в отношении того, что хорошо для информационных отраслей. Роль федерального правительства в радио и телевидении с 1920-х гг. и вплоть до 1960-х гг. была просто-напросто
Конечно, вмешательство федеральных властей в XX в. можно рассматривать как попытку предотвратить разрушение отраслей новыми технологиями ради более стабильного и менее хаотичного будущего. Это даже может звучать убедительно, однако все благие усилия превратились в служение чьим-то конкретным интересам. И этот риск остается всегда. Простейшее выражение Принципа разграничения в отношении властей таково: единственная правильная роль государства — контролировать бизнес, но никогда не помогать ему. Предоставить любому доминирующему игроку отрасли защиту государства — значит встать на пути шумпетерской динамики, согласно которой инновация ведет к росту. Перефразируя Хайека, протекция государства — это прямая дорога к стагнации.
Шумпетер 2.0
Мы начали эту книгу с обсуждения идей Йозефа Шумпетера. Концепция капиталистического самообновления была главной среди его теорий. И сейчас нам надлежит вернуться к нему в свете того, что мы узнали. В ответ на представление Адама Смита о бесконечной конкуренции Шумпетер размышлял о сменяющих друг друга монополиях или олигополиях, созданных и — в свой черед — разрушенных инновациями и их последствиями. В каком-то смысле это привлекательное и освобождающее представление, и оно имело огромное влияние. Определенно, в конце XX в. сложно представить себе подъем и, в некоторых случаях, упадок таких фирм, как Netscape, AOL, Microsoft и Google, без того чтобы отдать должное пророческому дару Шумпетера.
Но тот же самый отрезок истории показывает, насколько много его теория о созидательном разрушении упускает из виду. Начнем с того, что Шумпетер не смог верно оценить, до какой степени государство в состоянии препятствовать естественному циклу инноваций, защищая монополиста от его потенциальных соперников. С того момента, как правительство поставило конкуренцию с AT&T вне закона, стало совершенно ясно: монополист начнет стремиться заполучить защиту государства от конкуренции, заранее покоряясь регуляции во имя общественных интересов. В большинстве случаев (будь то завоевание телевидения в 1930-х гг. или сопротивление Bell антимонопольному процессу в 1950-х гг.) монополисту удавалось исполнить хотя бы часть из своих заветных желаний, прося о них в интонациях, демонстрирующих озабоченность судьбами общества, либо вызываясь делать работу, для выполнения которой государству пришлось бы в противном случае повысить налоги. Идеи Шумпетера сформировались на заре регулирующего государства, и его работы не вполне отражают регуляторную ловушку, хитрый стиль борьбы, при котором регуляция может стать не запретом монополиста, а его секретным оружием. Это та реальность, о которой стоит почаще вспоминать приверженцам экономической свободы, слепо потворствующим монополии. Ведь именно их любимые монополисты стремятся и добиваются того самого типа государственного воздействия, который так не терпят либертарианцы.
Второе крупное упущение Шумпетера — его вера в то, что монополист, по сравнению с конкурентным рынком, является лучшим проводником инноваций, — уже стало совершенно очевидным. Опровержения этого аргумента содержатся еще в работах экономиста Кеннета Эрроу {407} . Но мы можем пойти глубже и заметить: Шумпетер не только переоценил заинтересованность монополиста в инновациях, но и недооценил влияние на инновации супермонополий по сравнению с монополией одного рынка. Его видение следующих одна за другой монополий, видимо, подразумевало, что основатель подрывной отрасли всегда одержит верх, невзирая на то, какие силы ему противостоят. Однако монополист, обладающий преимуществами масштаба нескольких рынков, может выстроить такие защиты, что они будут работать если не вечно, то по крайней мере многие-многие годы. Чем меньше предпринимателей, тем меньше продукт совершенствуется и тем меньше инноваций в принципе.
407
Теории Шумпетера и Эрроу см. в «Beyond Schumpeter vs. Arrow: How Antitrust Fosters Innovation», vol. 74 Antitrust Law Journal575 (2007).