Глаз Эрлика

Оффут Эндрю

Даже вырываясь, Конан знал, что Испарана уже сбежала вместе с Глазом. И казалось маловероятным, что он вовремя окажется там, чтобы найти ее дожидающейся у городских ворот. Он не мог освободиться. Все его попытки вырваться на волю путем рывков, ворчания и, наконец, отковыривания захлопнувшейся панели привели только к кровавым ссадинам у него на бедрах. Они вызвали новый поток ругательств.

Конан попался в превосходно придуманную западню, расставленную для поимки любого вора, залезшего в окно, через которое киммериец собирался вылезти. Взывая к именам всех богов, каких он мог вспомнить, Конан прорычал

литанию сплошь из проклятий и ругательств.

Конан оставался в западне, как ему казалось, много часов. И все это время он с равным рвением проклинал и себя, и Хизарра Зула, и двух замбулийцев.

А затем в комнату вошел человек. Он осмотрел столы и, подойдя к киммерийцу, остановился, пристально глядя на него.

– Клянусь Хануманом, гляди-ка, что я поймал, - в моем капканчике волк величиной с медведя!

Конан молча прожег взглядом незнакомца. "Так он клянется Хануманом Проклятым из Замбулы, да? Ну, ты только подойди поближе, старый пес, и даже мой меч без острия..."

Но нет, этого не дождешься. Если Конан убьет этого человека, то может так никогда и не вырваться отсюда. Перспектива остаться здесь, в оковах, зажавших ему бедра, сходя с ума от голода и жажды, и в конце концов умереть с почерневшим языком... нет. Конан с радостью протянул бы меч рукоятью вперед и рискнул бы выйти на бой безоружным, но со свободными ногами.

Глаза вошедшего буравили его, глаза бездонные и темные, как провалы между тусклыми огоньками далеких звезд.

Длинная туника из аксамита цвета охры прикрывала Хизарра Зула до голеней. Грудь его украшал вышитый золотой нитью орнамент в виде завитков с вделанными то тут, то там опалами и какими-то блестящими камнями тепло-шафранового цвета. На ногах он носил сандалии без ремешков, на руке золотой браслет с множеством дырочек, а на пальцах у него сверкало пять колец, из них четыре - с разноцветными камнями.

Сам Хизарр Зул был человеком узкоплечим и узкобедрым, и лишь зарождающееся брюшко слегка округляло завесу, образованную его облегающей неподпоясанной туникой. Его большие, темные, чуть навыкате глаза смотрели пристально и требовательно. Над широким высоким лбом разбегались от центральной точки, словно вывернутый наконечник копья, похожие на сверкающий уголь волны черных с проседью волос.

Сложив руки за спиной, Хизарр Зул прохаживался перед попавшим в западню гостем.

Кожа у колдуна была на вид гладкой, с янтарным отливом, словно глянцевая. Возраст его невозможно было определить, но за сорок ему перевалило. Маленькие аккуратные усики, казалось, вырастали прямо из ноздрей. Их подровняли с боков так, чтобы они образовали от верхней губы до носа плоский треугольник. Борода у него тоже имела геометрическую форму, хотя и округлую, и напоминала нацеленное вниз черное копье с толстым древком.

Эти слегка выпученные глаза уставились на Конана. Сзади же у Хизарра Зула выбивался один-другой непослушный завиток волос. А говорил колдун усыпляющим баритоном:

– Так. Значит, ты убил моих охранников и моих красавиц змей, после того как они прикончили твоего напарника.

– Я пришел сам по себе. Так же, как и тот иранистанец.

– Ах, значит, сегодня ночью к Хизарру Зулу явилось много гостей, да? А где же амулет?

– На пути в Замбулу, в руках женщины.

–

Третьего вора!
– Брови Хизарра Зула поднялись так, что его темные глаза выпучились еще больше.
– И именно она всех вас обманула?

– Четвертого, - поправил Конан.
– Вот лежит еще один - ее напарник.

– Хануманова... голова, - выдохнул кудесник на нисходящей ноте. Он проследовал взглядом в сторону, куда кивнул Конан, и подошел к накрытому бархатом трупу. На лице у него появилось выражение немалого отвращения, но он присел на корточки и стал распутывать ткань, пока не обнажил застывшее в предсмертной муке лицо Карамека.

– Он из Замбулы?

– Да.

– Хмм.
– Хизарр поднялся и перевел взгляд на Конана, подняв руку и поигрывая с бородой.
– Вы с иранистанцем убили охранников. А потом подрались между собой?

– Да.

– И ты его завалил. А я-то гадал, как же этот дурак ухитрился быть ужаленным в лицо и шею. Значит, его смерть тоже на твоем счету. Равно как и этого. И, не попади ты в мою ловушку в саду, несомненно, лежал бы и третий труп, женский.

Конан ничего не сказал.

– Хмм. Молодой человек, юноша, но рослый и безжалостный. Человек большой силы, юноша он или нет!

Они молча глядели друг на друга. Оценивающе. Изучающе. Один, казалось, обладал безграничным терпением, другому же приходилось его проявлять.

– Северянин... Ты обошелся мне недешево, но эта замбулийка обходится еще дороже. Теперь ты должен быть моим слугой. И как таковой, и за определенное вознаграждение... начиная с приведения мной в действие освобождающего тебя механизма... Ты отправишься следом за ней и вернешь мне Глаз Эрлика.

Конан готов был пообещать все что угодно, лишь бы его выпустили из этого особняка и не выдали городской страже.

– Да, Хизарр Зул, - согласился он.
– Я послужу тебе. С радостью догоню эту замбулийку, если мне щедро заплатят.

– Мгм, - хмыкнул Хизарр Зул, задумчиво изучая его. А затем обошел Конана, подойдя к более длинному столу.
– Конечно, каждая секунда нашей задержки дает ей большую фору, не так ли? У нее наверняка должен быть быстрый конь или верблюд.

– Наверняка, господин Зул. Мы должны поторопиться - и мне понадобится скакун побыстрее. "Вполне возможно, мне понадобится проскакать сто или двести лиг, чтобы только нагнать ее, - подумал киммериец.
– А после этого с амулетом и твоим быстрым конем я смогу отправиться дальше - в Замбулу, в гости к щедрому хану!"

Улыбаясь и снова пустившись расхаживать, сложив руки за спиной, Хизарр Зул вернулся и остановился перед Конаном. А затем, улыбаясь, нагнулся вперед, показав, что держит в одной руке тонкую медную трубку. Медленно поднес он ее ко рту... И выдул в лицо киммерийцу мелкую желтую пыль. А затем поспешно отступил.

Через несколько секунд Конан рухнул, неспособный дышать.

На сей раз Конан из Киммерии очнулся таким же, как цивилизованные люди, сонным и отупелым. И он к тому же чувствовал себя встревоженным, болезненным, пустым. Тот факт, что физически он был цел и невредим, нисколько не умерял его беспокойства и ощущения болезненности, пустоты. Он не заметил, что у него больше нет меча. Им овладело необъяснимое и несомненное чувство потери и печали.