Глаз Ночи (Король изумрудов)
Шрифт:
Кое-кто, правда, утверждал, что Афанасий сам упорно раздувает эти слухи, но когда он как бы ненароком доставал из кармана золотую зажигалку и становился печален и задумчив, а после секундного молчания поднимал полные слез глаза и говорил: «Ах, простите меня, это подарила мне на память Николь», – это производило впечатление.
Если при этом какой-нибудь неотесанный провинциал широко раскрывал глаза и говорил: «Неужели Николь Кидман?» – на него смотрели так, будто он сморозил немыслимую глупость, потому что, во-первых, какая же еще в его жизни могла быть Николь, во-вторых, Афанасий, как истинный джентльмен,
Что касается умения продать любую картину за немыслимые деньги, то здесь Стрелкину действительно не было равных, и царь Мидас, превращавший в золото все, к чему он прикасался, был по сравнению с ним всего лишь жалким дилетантом. Однажды старый знакомый попросил Афанасия продать в своей галерее картину, которую прислал к нему, завернув в старую газету, запачканную масляной краской. Стрелкин развернул картину и отложил газету в сторону, и ее тут же схватил немецкий миллионер фон Брюк, закричав, что в жизни не видел такого блистательного образца концептуального искусства и покупает эту газету немедленно за любую сумму.
На фоне таких блестящих достоинств некоторые злопыхатели задавались совершенно праздным и неуместным вопросом: когда Афанасий, при такой своей немыслимой занятости, находит еще время для создания собственных картин?
Короче, способности Стрелкина были таковы, что даже в Москве кое-кто знал его имя, хотя Москва очень редко признает существование жизни за пределами Садового кольца, и если даже какой-нибудь спринтер из Петербурга или Саратова пробежит стометровку за семь секунд, побив все мыслимые и немыслимые рекорды, москвичи пожмут плечами и скажут: «Ну разве это бегун? Это жалкий провинциал».
Вот этот-то знаменитый Афанасий Стрелкин устраивал презентацию выставки картин детей своего друга, известного драматурга Мандаринова. Старшему из отпрысков Мандаринова исполнилось уже четыре года, младший же только начинал ходить.
На презентации ожидали весь цвет Петербурга, от известных модельеров и модных писателей до владельцев популярных ресторанов и крупных банкиров. Вячеслав Ангелов тоже был в числе приглашенных. Идти он, разумеется, не хотел, но жена его за две недели до замечательного события проела банкиру всю плешь, не слушая никаких отговорок, она повторяла, что такие светские мероприятия необходимо посещать.
И Ангелов смирился. Но после беседы с уволенной горничной у его жены Леры, как уже говорилось, осталось на лице неизгладимое напоминание о приятном разговоре. Вместо того чтобы махнуть на синяк рукой и ждать, когда все само пройдет, либо же использовать проверенные временем народные средства вроде примочек из вареного картофеля или сырой говядины, которые настойчиво рекомендовала ей верная Луиза, Валерия Федоровна по рекомендации оч-чень дорогого врача применила бельгийскую мазь с длинным и выразительным латинским названием, в результате чего у нее возникла на эту мазь страшная аллергия, и щека хоть и потеряла свой изумительно живописный лиловый цвет, но зато разнесло ее так, что глаз совершенно заплыл, и показаться на люди в таком виде не было никакой возможности.
Ангелов посочувствовал
Войдя в ярко освещенную галерею, он наткнулся на Стрелкина, который, загнав в угол популярную журналистку Елизавету Соловей, рассказывал ей одну из своих душераздирающих историй:
– После этого шеф-повар вождя опустил меня в котел с кореньями, добавил по вкусу немного сельдерея, эстрагона, имбиря и базилика, посолил, поперчил…
В это время Афанасий боковым зрением заметил Ангелова и, выпустив Елизавету, которая тут же спаслась бегством, мертвой хваткой вцепился в банкира:
– Слава, ты правильно сделал, что пришел! Работы детей Мандаринова – это лучшее вложение средств! За ними будущее! Со временем эти картины поднимутся в цене в десятки раз! Фома – старшенький – уже несколько утрачивает детскую непосредственность восприятия и свежесть взгляда, но младший – Еремей – еще необычайно ярок и свеж! Ведь он пока не может воплотить свои переживания в слова, и живопись – единственное доступное ему средство самовыражения.
Афанасий подвел Ангелова к заляпанному желтыми и зелеными пятнами куску картона, заключенному в массивную резную позолоченную раму, и, заложив правую руку за спину, прищурил левый глаз:
– А каковы цвета, каковы цвета! Изволь убедиться, какая в нем ощущается экспрессия, какая первобытная неуемная энергия! Нет, такое не снилось никакому Сезанну, никакому Гогену! Бери, Слава, тебе, как другу, отдам по дешевке, всего за семьдесят тысяч!
– Долларов? – удивленно уточнил Ангелов.
– Конечно, – столь же удивленно подтвердил Стрелкин, недоумение которого было вызвано неуместным вопросом банкира, – не луидоров же, мон шер! Только умоляю, никому не говори, как дешево я тебе это продал, а то набегут сразу толпы, все захотят на халяву, а это цена только для близких друзей…
– Я подумаю, – уклончиво ответил Ангелов, осторожно высвобождая свой рукав из железных пальцев Стрелкина.
Дело в том, что в другом конце галереи он увидел удивительно красивую девушку в потрясающем ярко-алом платье для коктейля от Кензо, чье лицо показалось ему смутно знакомым.
Неожиданно Ангелов испытал давно забытое пронзительное чувство свободы и раскованности. Сам себе удивляясь, он сообразил, что очень давно не появлялся в обществе без жены, а в ее присутствии ничего не могло его развеселить.
«С этим надо что-то делать, – внезапно подумал он, – Лерка меня достала окончательно, с этим браком нужно кончать…»
Но как это сделать, если развод чреват для него огромными неприятностями? Лерка вполне способна его разорить…
Но Ангелов решил не думать в этот вечер о неприятном, в душе его крепла неосознанная уверенность, что скоро в его жизни наступят благоприятные перемены.
Лавируя среди нарядной толпы и то и дело отвечая на поклоны и приветствия, Ангелов устремился к загадочной красавице, мучительно пытаясь вспомнить, где же он ее видел. Красавица отвернулась от своего собеседника, известного телевизионного ведущего, который пытался развлекать ее, громко хохоча над своими собственными шутками, и встретилась взглядом с Ангеловым.