Глаз ведьмы

Веденеев Василий Владимирович

— Народец измельчал, — тяжело опираясь на трость, недовольно бурчал колченогий. — Даже наш общий друг Сергей Сергеевич начал вилять задницей, а я это чувствую, как никто: все-таки за плечами десятки лет в армейской контрразведке и разведке.

Шамрай взглянул на калеку с интересом. Естественно, он догадывался о многом и даже кое-что знал, но подобная откровенность, впервые проявленная Николаем Семеновичем, его просто поразила: раньше от колченогого нельзя было добиться ни полслова. Стареет, что ли?

— Измельчал,

измельчал, — продолжал бурчать Романенков. — Как сорвалось с крючка, так тут же прячутся по щелям, и надо опять ладить золотую блесну, чтобы повылазили. Кстати, где ваши новые клиенты, мой юный друг? Время уходит, а с ним и деньги.

— Я веду переговоры, — туманно откликнулся Шамрай и вдруг почувствовал необъяснимый страх, увидев идущего им навстречу незнакомого мужчину.

Что могло в нем так испугать? Человек как человек: две руки, две ноги, одет в застиранную ветровку и потертые джинсы, обычная рожа, каких миллион в городе. Чего он так всполошился?

Но какое-то внутреннее чутье уже увязало непонятный звонок новых друзей со страхом и заставило сделать шаг в сторону от прикуривавшего хромого.

В этот момент неприметный мужчина вынул руку из кармана ветровки, и Владислав Борисович с ужасом увидел, что в руке у него какой-то неестественно огромный и длинный пистолет. Слабо хлопнул выстрел. Колченогий недоуменно вздрогнул и начал медленно оседать на влажный асфальт дорожки, а киллер выстрелил в него еще раз, прямо в голову, и лицо Николая Семеновича тут же обезобразилось, залившись кровью.

Шамрай хотел закричать от ужаса, кинуться бежать, чтобы и его сейчас не разорвало раскаленным свинцом, но ноги словно приросли к земле и не хотели слушаться, ужас парализовал его, не позволяя шевельнуть даже пальцем.

Киллер поднял пистолет, и Владислав Борисович зажмурился, не желая видеть собственную смерть. Боже, какой же он идиот, что поверил обещаниям Шлыкова и его приятеля, зачем он согласился пойти под руку коварного Леонида Сирмайса, разве только затем, чтобы лишиться жизни?

Хлопнули еще два выстрела, после чего раздался треск ломаемых ветвей и звук удаляющихся шагов.

Шамрай осмелился приоткрыть глаза. В стороне лежал его любимый эрдельтерьер Каре с простреленной башкой, а чуть поодаль валялся спаниель Романенкова. Киллер, проломившись через кусты черноплодной рябины, уходил по изумрудно-зеленому газону к ожидавшей его приземистой светлой иномарке. Наверняка она угнанная или краденая: даже Владиславу Борисовичу ясно, что на такие дела на своих тачках не катаются.

Хлопнула дверца, машина резко взяла с места. Шамрай выдохнул скопившийся в груди воздух и на негнущихся, казавшихся деревянными ногах побежал домой, даже не посмотрев ни на мертвого Николая Семеновича, ни на свою убитую собаку. Черт с ними с обоими,

важнее сохранить себя, а купить новую собаку не проблема, самого бы как собаку не пристрелили. Тут тебе ясно дали понять, что случается с теми, кто встал поперек. Яснее даже и придумать трудно. И ведь непременно найдется другой Шамрай, который пригласит тебя на «прогулку» — вот что ужасно! В каком мире мы живем, в каком мире?!

Дома Владислав Борисович сначала бросился было к телефону — хотел позвонить в милицию, чтобы на него не пало и тени подозрения, — но потом рванул к бару и прямо из горлышка, совершенно не ощущая вкуса, выпил больше половины бутылки водки. Да возьмет ли после такого хмель?

Присев к столу, он взял чистый лист бумаги и решил написать прошение об отставке — ну их к черту со всеми такими делами, лучше жить бедным, но жить!

Так ничего и не написав, Шамрай уронил голову на руки и горько зарыдал, как не рыдал уже много лет, с тех пор, как умерла мама. Владиславу было очень страшно.

Пистолет Сергей выбросил в Москва-реку, посчитав, что больше он ему вряд ли понадобится, поскольку теперь у него в руках было более сильное оружие. Прямо с набережной он направился домой, ощущая себя блудным сыном, вернувшимся после долгих странствий. Долгих? Но всего-то прошло меньше месяца, хотя и за это время успело столько воды и крови утечь…

Тетя Клава плакала, обнимая его, и даже отец не смог сдержать слез, но стеснялся их: вытирал украдкой и отворачивался.

— Все нормально, нормально, — прижимая к себе стариков, как заклинание твердил Сергей, пока они немного не успокоились.

Первым делом дома он сел к видеомагнитофону и сделал копию кассеты с откровениями Максимова-Бланка и Сергея Сергеевича — Жукова. Иметь копию никогда не помешает, жизнь, говорят, круглая штука и никогда не знаешь, когда и как она повернется.

Сходив в заповедный чуланчик, Серов надежно спрятал вторую кассету в тайничке за вынимающимся кирпичом.

Мелькнула мысль, что сюда же можно было положить и ТТ — все равно ни одна собака не пронюхает, о тайничке не знает даже отец, — но стоило ли связываться с неизвестно кому принадлежавшим оружием? Пусть лучше лежит на дне мутной реки.

Торжественно вернув отцу ключ от черного хода, Сергей вымылся под душем, переоделся и, наконец почувствовав себя действительно дома, позвонил Туру.

— Привет! Я дома и ничего не боюсь. Можешь передать это Трофимычу.

— Зачем? — довольно сдержанно спросил Володька, и Серов понял, что тот в кабинете не один. — К тебе потеряли интерес и решили оставить в покое.

— Вот даже как? С чего бы вдруг такая милость?

— Злодея нашли в собственных рядах, — слегка понизил голос Тур. — Трофимыч разоблачил его и ходит в героях.