Шрифт:
Не знаю, как вам, а лично мне цветные глаза всегда казались невероятными, чудесными и просто красивыми. Они сразу же приковывают к себе внимание всякого смотрящего и завораживают магическим взглядом. И я, как обладательница самых обыкновенных, самых распространенных карих глазок, всегда присматривалась к этому великолепию. Если передо мной возникал представитель сильного пола, я точно знала, куда будет направлен мой пристальный взор молодой незамужней девушки. И если мужчина благодаря матушке-природе уже заранее награжден синими или зелеными глазами, его шансы покорить меня возрастали в сотни раз.
В голубоглазых или же синеглазых я влюблялась чаще. Почему – то именно в этих кристально чистых красках мне виделась чистота души, некая трогательность и беззащитность. Хотя, как и любой другой девушке, мне просто необходимо было ,чтобы меня окружал, встречал и провожал на работу крепкий защитник. Но вот этот искренний взгляд делал их покорными и нежными.
Мое пристрастие к мальчикам с голубыми глазами пошло, как и многое в нашей
– Вот ведь! И все вместе, вместе. Как мы…
–Поженим их, как вырастут.
И тут же разворачивались ,забыв про наше существование, чтобы показать друг другу свежие эскизы витрины кинотеатра или универмага. И как-то раз мы одевались на прогулку. Не помню уже, почему, но в раздевалке мы были последними. Все уже стройно спускались по лестнице. Алеша распахнул дверцу моего шкафчика, прислонил меня к стене и произнес очень серьезно:
– Представляешь, у меня глаза голубые. А у тебя коричневые.
Я посмотрела на его лицо пристально и впервые ощутила эту существенную разницу между мальчиком и девочкой. Он замолчал. Потом, когда спустя минуты две гул детей на лестнице вниз затих, продолжил:
– Но я все равно буду любить тебя. Ты мой друг. Несмотря на то, что мы разные.
За вторым обладателем совершенства под общим названием "распрекрасные глазки" я уже бегала сама и беззастенчиво. Выслеживать и бегать за мальчишкой с соседнего двора было гораздо веселее с закадычной подружкой Ларкой. Она понятия не имела о моей тайной страсти, но указала именно на самого симпатичного парня с третьего подъезда. И вдруг оказалось, что нас объединяет не только дружба отцов, но и общий секрет на двоих. У Володьки тоже были светло-голубые глаза, при этом темные волосы. И он ходил в третий класс. То есть был старше нас, а это здорово. Мы даже не замечали друг в друге нормальной женской конкуренции, не молились на каждом перекрестке, чтобы с противной соперницей что-нибудь да сотворилось в темном переулке, чтобы на нее напали страшные кошки в пустом подъезде и исцарапали всю ее наглую морду острыми когтями. Да так, чтобы знала и навсегда запомнила, как плохо выслеживать объект чужого поклонения, а лучшей подруги -тем более. Чтобы навсегда забыла не только первый его этаж, номер квартиры, класс и время его возвращения с фотокружка, но и само святое имя-Володька- даже и не думала произносить вслух. Вовсе нет. Мы не соперничали, не выдумывали, кому из нас двоих он больше подходит по разным качествам. Мы скрывались ото всех других девчонок в кустах сирени и обсуждали все деловые и внешние достоинства Володьки. И он знал, что мы обе к нему неравнодушны. А как же не знать? Ведь мы иногда звонили в звонок его двери, но не убегали, как было принято в нашем далеком детстве, а улыбались ему, что-то рассказывали, а уж потом хохотали и бежали стремительно на улицу.
Как я говорила, мой отец и отец Ларки дружили и работали вместе. Отец в ту пору вовсю громыхавшей смены эпох, под названием "перестройка"работал заместителем директора на заводе телевизоров и прочей дорогой, но тем не менее доступной техники. Отец Ларки тоже занимал не последнее место на престижном заводе. И частенько они собирались у нас дома. Только уж, конечно, не посплетничать по поводу нового свитера Володьки, а посмотреть почти не доступную кассету на видике. Нас иногда выгоняли на улицу. А иногда и мы выглядывали из моей детской комнаты, чтобы с открытыми ртами вслушиваться в звуки драк и перестрелок. Голливудские боевики, равно, как и обладатели голливудских мышц, нас не привлекали. Еще бы! Разглядеть цвет глаз в головокружительных сценах, где все гремит, рушится и все несутся куда-то сломя голову было нереально. Поэтому наш родной Дима Харатьян грустно смотрел вдаль с вырезанной мною страницы глянцевого журнала.
Наш дом обладал не только техническими новинками, но и множеством книг. Книга-это уже мамин лучший друг. Мама работала актрисой в областном драматическом театре. Такой старинный театр с колоннами. Частенько я прислонялась к этим величавым столбам и представляла, как после премьеры в "Вишневом саде" ко мне подбегает толпа поклонников. С цветами и просьбами оставить автограф в блокноте. Я размашисто расписываюсь и благодарю, благодарю…Но особого фанатизма актеры театра на себе не испытывали- они не являлись звездами эстрады, коих в начале 90-х было пруд пруди. Они спокойно покидали культурное заведение и так же спокойно, может, чуть устало направлялись к домам с одинокими фонарями посередине. Отец даже ни на минуту не беспокоился, что к матери может пристать какой-нибудь маниакальный приверженец Горького и начнет орать на весь проспект, что ждал именно
– Сегодня я буду Зайкой-Зазнайкой,– сразу заявляла моя подружка, раскрывая тяжелую книжку на нужном месте.
– Ты уже вчера была Зайкой-Зазнайкой!
–Вчера мы вообще читали Незнайку!
– Значит, позавчера! Но была уже!
–А ну и что! Хочу и буду!
–Так не честно!– возражала я.– Одно и то же!
– Тогда я не буду читать твои дурацкие книги! И уйду с Юлькой играть в магазин.
–Ладно уж. Если это твое призвание…
Советский Союз затрещал по швам. Яростная толпа некогда соседских республик с нескрываемым удовольствием кинулась делить огромное лоскутное одеяло. Оставив, наконец, по самому маленькому кусочку, но радость их не ведала границ. Импортная техника быстро вытесняла с рынка продукты отечественного производства. И завод теперь уже Российских телевизоров с моим отцом в красном кресле пришелся некстати. Его закрыли. И может быть, именно этому печальному событию отец посвятил собрание гостей. Хотя только спустя много лет я поняла, как непросто ему пришлось скрывать свое нерадостное состояние. А он на том вечере держался вполне бодро. Гости, куда входила и семья Ларки, тоже пели и плясали, пили и закусывали. Мама в длинном халате меняла пластинки. Один танцевальный сборник сменялся другим. В самый разгар заводного настроения отец Ларки подвел всех к столу, поднял в воздух бокал с шипучей жидкостью и произнес:
– Давайте выпьем за Алису в стране невероятных чудес!
Так как кроме меня за столом не оказалось ни одной Алисы, все уставились на меня. Я сначала подумала, что у меня день рождения. Какой-нибудь второй, о котором родители прежде скрывали. По своим личным причинам. Но потом мою голову посетила мысль: а случайно не собрались ли родители завести сестру или брата. Еще чего не хватало! С ролью почти родной сестры успешно справлялась Ларка. Терпеть такие капризы да еще каждый день я просто не смогу, не переживу и, наверно, придется, свалить самостоятельно в Москву. А что? Сотни провинциалов, аж из самой Сибири успешно протоптали себе дорогу к вершинам столичного искусства. А мне гораздо ближе топать. Но когда все окончательно и с таким же недоумением на лицах, как у меня, замолчали, отец Ларки закончил:
– Нашим детям расти в новом мире и строить то, что не смогли построить мы, их родители. Им продолжать наше дело.
Всем стало резко грустно. Танцы прекратились. А Ларка с тех пор начала доставать, что меня назвали в честь героини знаменитой сказки Керролла. Она даже не поленилась сходить в библиотеку профсоюзов и найти книгу нужного автора. Чтобы изводить меня на предмет схожести с изображением на поблекших страницах. Я тогда окончательно решила, что Володька должен остаться с ней. Ларка умнее меня, раз мне ни разу в жизни не захотелось спросить у родителей о возникновении моего имени. После того самого застолья отец одномоментно сник и начал пить. Наверно, он не поверил, что любимая страна способна на какие-то там чудеса туманного происхождения.
Наши вкусы по отношению к мужскому полу изменились к седьмому классу. Ларка по уши втюрилась в своего одноклассника- двоечника. А я в новенького. Синеглазого Андрея с пшеничными волосами. Он обладал модными узкими джинсами и кроссовками, которые менял чуть ли не каждый день. В то время, как другие пацаны донашивали свои полуживые кроссовки годами. Просто его мать начала работать на рынке. И как-то сразу нашла общий язык не только с остальными родительницами, но и с завучем. Женщиной, всем своим грозным видом показывающей, что именно она здесь главная, а никак не директор. Шмотки в уже середине девяностых нужны были всем, независимо от чина и должности. Андрей не строил из себя ни отличника, претендующего на одну из медалей, ни остроумного пофигиста с задней парты. Его в один миг посадили ко мне на зависть всем девчонкам. Красавчик, похожий на солиста Backstreet Boys. С такой же стрижкой. И сблизило нас не только одна парта на двоих, но и умение Андрея ненавязчиво списывать у меня все подряд, не желая выделяться оригинальностью. Да, я была тоже, скажем так, под стать ему. Не общепризнанная королева красоты. Но почти. Меня таскали по всем конкурсам чтецов, сочинителей стихов . Ах, да, благодаря соседству с новеньким я начала писать первые лирические стишки. Я их называла стишками потому, что не относилась к ним серьезно. Я же будущая актриса. Зачем поклоннице Гамлета еще умение писать стихи?