Глаза цвета тьмы
Шрифт:
Однако он и не ждал ответа от Насти. Снова вздохнув, он прочистил горло и, смотря ей в глаза, сказал:
– Понимаю, Анастасия Петровна, что у вас масса вопросов. И я с охотой, точнее, чего уже таить, по роду своей деятельности отвечу на них. Если, конечно, вы захотите их задавать. Однако учтите, что я не ваш ментор и не ваш наставник. И даже не ваш харон! Я всего лишь глашатай неизбежного!
Харон… Насколько Анастасия помнила древнегреческую мифологию, это был перевозчик мертвых в Аиде.
– Ладно, я что-то сбился на патетику. Итак, Анастасия Петровна, вы хотите знать правду? А она
Он уставился на нее, ожидая какой-то реакции, но Анастасия только взяла снова ложечку, надломила рулет и отправила его в рот. Да, чтобы попробовать такой, можно было умереть…
– Хватит молоть чепуху! – произнесла она наконец. – Если вы посланы для того, чтобы подготовить меня к пробуждению, то выполняйте свои обязанности. А не рассказывайте мне идиотские сказки!
Адриан Викентьевич поднялся, схватил шляпу и нахлобучил ее на голову.
– Все, с меня хватит! Не верите, как и большинство не верит сначала, – ваше дело. Так и разбирайтесь со всем одна! А у меня и без вас дел полно! Всего наилучшего, милая моя!
Ее странный собеседник удалился, оставив ее одну. Настя некоторое время сидела на стуле, а потом выглянула в общий зал. Адриана Викентьевича там не было.
Она задумалась о том, что он ей только что сообщил. Все упиралось в то, что она и сама уже предполагала… Нет, не то чтобы предполагала, однако допускала мысль… Вернее, даже вероятность того, что…
Но все это было смехотворно! Она умерла? Нет, она не умерла, и то, что она, облаченная в пижаму, сидела в кафе и пила эспрессо, поглощая заодно ореховый рулет, было лучшим тому подтверждением. Потому что стань она по неведомым причинам призраком, ей бы надлежало, завывая и громыхая цепями, бродить по коридорам замка, время от времени снимая свою голову и беря ее под мышку и пугая впечатлительных туристов и в особенности туристок.
Настя доела рулет, допила эспрессо и направилась к выходу. Она заметила, что народу в кафе прибавилось. Странно, но публика делилась на две категории – обычные москвичи, одетые, как и требовали приличия и сезон. И мужчины и женщины, облаченные кто во что: в непонятные робы, старинные костюмы и, как она и сама, пижаму. Кто-то был босиком, кто-то в резиновых сапогах.
И реагировали эти две категории на нее по-разному. Точнее, первая категория – нормальные люди – не реагировали вовсе, как будто не видели ее. А вот те, что выделялись своими одеяниями, явно видели ее, потому что бросали на нее оценивающие взгляды и о чем-то шушукались друг с другом.
До Анастасии долетали обрывки фраз:
– …явно новенькая… Однако ведет себя вызывающе… Ничего, скоро привыкнет, а потом и смирится…
– …а вы вспомните себя на ее месте! Я вот себя вспоминаю, хотя сколько
– …и просто исчез! Страшно, страшно подумать, был – и внезапно пропал! По мне, так даже если у меня будет возможность пройти через дверь, то я останусь здесь. Потому что это как поездка в рискованную страну с ненадежным туроператором: закажете одно, получите совершенно другое. И выхода оттуда уже не будет!
Настя боролась с искушением подойти к этим сплетникам и сплетницам, однако они явно не искали ее общества. Кажется, они были снобами и смотрели на нее свысока. Или эти люди – тоже проекция реальных людей, скажем, врачей или медсестер, которые пытаются вызволить ее из комы?
Анастасия быстро выбежала из кафе и оказалась на улице. И вдруг все исчезло – и холод под ногами, и запах кофе, и аромат пирожных. Она снова очутилась в стерильном и таком пугающем мире – пугающем своей реальностью и в то же время недосягаемостью.
Мимо нее прошествовала величественная дама с мелкой, злобной псиной. Точнее, дама прошествовала сквозь нее, но Анастасию это больше не шокировало. А вот псина отказалась проходить сквозь Настю – собаченция, замерев, вдруг ощетинилась, зарычала и принялась лаять на Настю. Так, будто видела или по крайней мере чувствовала ее.
– Мирандочка, что такое? – спросила хозяйка, оборачиваясь к капризной псине и дергая ее за поводок. – Ну, идем же!
Но Мирандочка, скаля зубы и дрожа, уставилась на Настю, а потом вдруг бросилась на нее. Однако пролетела сквозь нее и, напуганная этим, поджала хвост и, заскулив, кинулась к хозяйке. Та взяла ее на руки и произнесла:
– Мирандочка, ты сама не своя! Дрожишь, маленькая! Устала? Мамочка тебя на руках понесет!
Мирандочка же, осмелев, принялась снова тявкать в сторону Насти. Анастасия, поддавшись внезапному импульсу, приблизилась к даме, державшей собаченцию, и щелкнула Мирандочку по ее черному, влажно блестевшему носику. Собака завыла, закрывая лапкой лицо.
– Ах, Мирандочка, что с тобой! Мамочка тебя успокоит, мамочка тебя не бросит! – заявила хозяйка, удаляясь прочь.
– Собаки могут нас чувствовать, точнее, они чувствуют, что вроде бы кто-то есть, но не могут понять, кто именно, – раздался знакомый голос, и Анастасия, обернувшись, заметила Адриана Викентьевича, прислонившегося к стене. – Причем не все собаки обладают такими способностями, а только небольшая их часть. Как и среди людей, среди собак имеются так называемые медиумы. И, что забавно, в основном это такие вот противные крошечные шавки, которые любят облаять всех и вся!
Настя ничего не ответила, а Адриан Викентьевич подошел к ней и заметил:
– Я повел себя не вполне профессионально, да и вы тоже далеко не сахар. Но, думаю, сработаемся. Или хотите, чтобы я ушел?
Настя мотнула головой – какой смысл прогонять галлюцинацию, которую к тому же ей в сознание внедрили врачи, желающие вывести ее из комы?
– Вот и отлично! – просиял ее провожатый. – Что же, главное вы ведь уяснили?
Настя вздохнула и произнесла:
– Смотря что вы подразумеваете под «главным»! Подозреваю, тот факт, что я… Что я зомби? Или вампир? Ах, привидение! Что, конечно, означает – я умерла вчера!