Глаза мертвецов (сборник)
Шрифт:
Однако она держалась совершенно невозмутимо и хладнокровно, выразив лишь сожаление, что не сумела осуществить свое намерение, которое вовсе не пыталась скрыть.
Когда судья потребовал, чтобы она назвала свое имя, она произнесла:
— Графиня Гленфаллен! — и отказалась именовать себя иначе.
— Эту женщину зовут Флора ван Кемп, — объявил лорд Гленфаллен.
— Да-да, меня и вправду так когда-то звали! — вскричала слепая и тотчас же разразилась яростным потоком слов на непонятном языке.
— Есть в зале судья? — продолжала она. — Я жена лорда Гленфаллена, я докажу это, —
Тут ее перебил лорд Гленфаллен.
— Думаю, ваша честь, — сказал он, обращаясь к судье, — что лучше нам перейти к делу и не тратить время на безумные обвинения, выдвигаемые против меня этой несчастной. Если она отказывается отвечать на ваши вопросы, почему бы вам не выслушать мои показания?
— Неужели ты готов лжесвидетельствовать под присягой, чтобы меня погубить, подлый убийца? — пронзительно вскричала слепая. — Сэр, сэр, сэр, — повторяла она, как одержимая, обращаясь к судье, — я могу изобличить его! Это он приказал мне убить девчонку, а когда понял, что мне не удалось это сделать, напал на меня со спины и оглушил, а теперь намерен лжесвидетельствовать против меня под присягой и погубить! Записывайте все, что я скажу!
— Если в ваши намерения входит признаться в преступлении, в совершении которого вас обвиняют, вы имеете право, предоставив веские доказательства, обвинять, кого считаете нужным.
— Доказательства? Нет у меня доказательств, кроме собственной персоны! — возразила слепая. — Я клянусь, что говорю правду, я во всем сознаюсь, запишите мои показания, — на виселице нас так и вздернут бок о бок, мой храбрый лорд, и все это твоих рук дело, муженек!
Она произнесла эту тираду и рассмеялась низким, глумливым, издевательским смехом, и слышать такой смех из уст приговариваемой к смерти было поистине страшно.
— Сейчас я не намерен выслушивать ничего, кроме точных ответов на мои вопросы, касающиеся этого дела, — прервал ее судья.
— Что ж, тогда вы ничего не услышите, — угрюмо возразила она, и ни уговоры, ни угрозы более не могли заставить ее заговорить.
Затем под присягой дали показания лорд Гленфаллен, я и слуги, вбежавшие в комнату, когда я позвала на помощь.
Потом судья провозгласил, что обвиняемую ожидает предварительное заключение и что из зала суда ее препроводят непосредственно в тюрьму, куда она и была доставлена в карете лорда Гленфаллена, поскольку его светлость отнюдь не мог равнодушно смотреть на то, как жадно ловит толпа зевак безумные и яростные обвинения слепой в его адрес. Бог знает, что мог вообразить любой случайный прохожий между Кэргиллах-Кортом и местом ее заключения, услышав, как она порочит одно из самых громких имен в Ирландии.
Все время, прошедшее между взятием слепой под стражу и слушанием дела, лорд Гленфаллен невыносимо страдал, терзаемый мрачными видениями. Он почти не спал, а если ему и удавалось заснуть, то сновидения оказывались для него источником кошмаров и новых мук. Просыпаясь
Лорд Гленфаллен обыкновенно отдыхал, если лежать неподвижно означает отдыхать, в своей гардеробной, и потому я, значительно чаще, чем мне того хотелось, замечала, какие страшные муки совести он испытывал. Его страдания часто заканчивались вспышками безумия, предвещавшими скорое беспамятство и окончательную утрату рассудка. Он то вдруг принимался повторять, что хочет бежать из страны, забрав с собою всех свидетелей ужасной сцены, на которой зиждилось обвинение, то начинал горько сетовать на то, что нанесенный им удар не пресек жизнь слепой.
Однако в назначенный день собрались присяжные, и мы с лордом Гленфалленом были приглашены в суд для дачи показаний.
Судья огласил суть дела, и на отделенную барьером скамью привели обвиняемую.
Процесс вызвал немалое любопытство, и потому зал переполняли зеваки.
Однако преступница, не потрудившись даже выслушать обвинительное заключение, признала свою вину, и сколько суд ни убеждал ее взять назад это заявление, она осталась непреклонна.
После многих тщетных попыток члены суда наконец сдались, предоставив преступницу ее судьбе, и в соответствии с заведенным порядком огласили приговор.
По оглашении приговора надзиратели собрались было увести осужденную, как вдруг она произнесла тихим, но твердым голосом:
— Одно слово, одно только слово, ваша честь! Лорд Гленфаллен в зале?
Когда ей ответили, что да, она повысила голос и громко, угрожающим тоном продолжила:
— Хардресс, граф Гленфаллен, здесь, в зале суда, я обвиняю тебя в двух преступлениях: в том, что ты женился во второй раз, уже будучи женатым, и в том, что ты заставил меня покуситься на убийство, за которое меня казнят. Возьмите его под стражу, наденьте на него кандалы, посадите его на скамью подсудимых!
Общий смех в зале заглушил ее слова, которые судья расценил как клеветнические измышления, приказав осужденной замолчать.
— Так, значит, вы его не арестуете? — спросила она. — Не станете его допрашивать? Просто отпустите его?
Члены суда объявили, что его, разумеется, «отпустят», и после этого снова велели увезти осужденную в тюрьму.
Однако, прежде чем конвоиры успели выполнить этот приказ, она воздела руки и издала пронзительный вопль, исполненный нечеловеческой злобы и отчаяния, — под стать душе, осужденной на вечные муки там, где умирает всякая надежда.
Я до сих пор слышу этот крик, спустя месяцы после того, как ее голос умолк навеки.
Несчастную казнили в соответствии с объявленным приговором.
В течение нескольких дней после ее казни лорд Гленфаллен, если это возможно, страдал еще более, чем прежде. Его бессвязные, полубезумные речи, в которых он почти открыто признавал свою вину, вкупе с последними обстоятельствами нашей жизни, столь убедительно свидетельствовали против него, что я решилась написать отцу, умоляя его не оставлять меня во власти мужа и немедля приехать за мной в Кэргиллах, а потом начать бракоразводный процесс.