Глаза погребенных
Шрифт:
Полицейские агенты поспешили на розыски. Вода, мыло, нижнее белье, костюм, туфли…
— Это его люди, — проронил Рамила сквозь зубы, не выпуская изо рта зажженную сигарету, — но не беспокойтесь, у нас тоже есть люди, они вооружены и готовы на все…
По спине священника пробежал холодок. Побережье дышало всеми легкими, а он — боже мой!.. только он, маленький, ничтожный человечек, не может дышать, не может говорить…
Не словом, а жестом он спросил у Рамилы, что тот хотел сказать по поводу старого китайца.
— Ах да, простите, я забыл… Китайцы поедут вместе с вами… вместе с вами пересекут границу, и там старый китаец вручит вам кое-какие документы…
— Документы?.. —
— Не тревожьтесь. Это копии телеграмм, которыми обменялись «Тропикаль платанера» и министерство внутренних дел…
— Телеграммы?
— Я же сказал вам, не тревожьтесь. Китаец вручит их вам, когда вы пересечете границу и будете у себя на родине. Телеграммы подтверждают, что вы были высланы из страны не по просьбе, а чуть ли не по приказу «Платанеры». Компания обвиняет, вас в подстрекательстве католического населения, будто вы призывали выступать в поддержку всеобщей забастовки…
Из туалета доносилось какое-то бормотание, какой-то шум, возня. Моргушу мыли два полицейских агента, засучив рукава, тогда как остальные его подручные ждали возле двери, держа в руках одежду и ботинки.
— Содержание телеграмм столь недвусмысленно, — говорил Рамила, — что они могут служить доказательством. Располагая ими, вы можете открыть властям своей страны, прессе и своему церковному руководству подлинную причину вашей высылки, и таким косвенным путем вы поможете распространить правду. Нужно, чтобы за пределами нашей страны узнали, что здесь делается и о чем молчат информационные агентства…
— И тогда меня уже не смогут обвинять в поджоге?..
— В каком?.. В поджоге часовни американских евангелистов?
— Хотя…
— Но ведь это наших рук дело…
— Ваших?.. Тех, кто организует забастовку?..
— Наших…
— Порой что-то слышишь, но поверить трудно. Вы, таким образом, дали оружие нашим противникам, чтобы они незамедлительно расправились со мной, выслали меня по обвинению в поджоге. И, собственно, ни для вас, ни для меня это…
— Мы решили сделать это, когда в наши руки попали копии телеграмм, которые вам вручит китаец…
— Ничего не понимаю! Что же, для вас было бы лучше, если бы меня высылали из-за забастовки?..
— Нет, нет! Мы подожгли барак евангелистов-янки для того, чтобы они не использовали сам факт вашей высылки в своих целях. Они хотели запугать наших людей. Они, конечно, хотели представить дело так, что-де люди наши — покорные существа, вялые и нерешительные, уж если священника — обратите на это внимание, — священника и иностранца выбрасывают на границу… то с нашими людьми церемониться нечего… что же ждет тогда остальных?.. — Он поднялся с места. — Я пойду к себе, вот-вот появится Моргуша… Как одеколоном несет… пытается заглушить зловоние… Ну, счастливого пути, и не забывайте!..
— Дайте мне руку, — попросил падре.
— Обе руки. Одной мало. И я даю вам обещание, что если мы победим, то ваша Гуадалупская дева вернется на свой алтарь и мы пригласим вас на празднества.
Рамила пошел на свое место, а священник беззвучно шевелил бледными, жухлыми, как высохшие листья, губами, будто смаковал мед надежды.
Душно. Небо казалось песчаным. Моргуша водрузился на свое место рядом с Феху и все что-то нюхал и нюхал вокруг себя, не переставая мигать. Китайцы сидели по-прежнему неподвижно. Феху пощупал уши. Казалось, от бесконечного монотонного шума колес и сами уши стали колесами. Неосторожный жест. Ужасная неосторожность. Ведь агентов тайной полиции в народе прозвали «ушами». Но, к счастью, Моргуша ничего не замечал, он все принюхивался — его преследовало зловоние, и ни на что другое он не обращал внимания. Падре решил, что самое благоразумное
XXX
Взглядом — глаза покраснели от бессонной ночи и бессонной сьесты — капитан Каркамо поискал, с кем можно было бы поговорить. Он искал живых людей, а не призраков. Людей из плоти и крови, а не какие-то контуры, очерченные светлым пунктиром, словно детали механической игрушки, которую ему подарили в детстве и которую можно было бесконечно собирать и разбирать в разных комбинациях…
Если Роса Гавидиа… если Моргуша… если падре Феху… если успеют предупредить… если ей удастся спастись… если компрометирующие бумаги… Написано ли ее имя в тех бумагах, которые он оставил на письменном столе шефа?.. Но прежде всего надо подумать о падре Феху и о Моргуше… Пересечет ли священник границу?.. Удастся ли ему?.. Не убьют ли?.. Хотя, пожалуй, нет… побоятся скандала… Скорее всего, изобьют его до потери сознания, а затем в товарном поезде увезут в столицу и бросят в какой-нибудь подземный каземат… Для них нет лучшей улики, чем написанное на воротничке имя… Роса Гавидиа… Малена Табай… Серропом… Инкогнито… тупик.
К счастью, сегодня он был свободен. Ему захотелось пойти в поселок и выпить пива. Уйти — вот что надо сделать. Уйти из комендатуры.
Он задержался у дверей комнаты капитана Саломэ, спросил его, не надо ли чего-нибудь принести, но тот, отрицательно покачав головой, продолжал напевать танго, неуверенно подбирая мелодию на гитаре:
Розой пламени мужчины ее звали: в поцелуях обжигала губы. От пожара глаз ее они сгорали - берегись ее любви, она погубит…— Bye, bye!.. [131] — простился с ним Каркамо и пошел, а танго все еще звучало в его ушах, только теперь ему казалось, что его товарищ вместо слов «Розой пламени…» напевал: «Росой Гавидиа…»
Знал ли что-нибудь капитан Саломэ? Почему же всякий раз, как он заглядывал к нему, тот встречал Каркамо словами танго:
Роза пламени, счастливая, смеялась, роза пламени со всеми развлекалась. Падают и падают пронзенные сердца.– Ха-ха!.. Ха-ха! Девушка хохочет — и опять манят уста…
131
131. До свидания!.. (англ.).
Каркамо даже остановился, ему захотелось отбить такт ногой, бить ногой, точно лошадь копытом… Хаха!.. Ха-ха!.. Его преследовало это танго… Захотелось скрыться… Моргуша… документы… Компрометирующие документы… вчера вечером он их сжег — правда, не в очень удачном месте, но ничего иного не оставалось… Ха-ха!.. со всеми развлекалась… Ха-ха!.. счастливая, смеялась…
Он ускорил шаг. Надо бежать, забыться, освободиться от своих мыслей. Иначе зачем ему было уходить из комендатуры?.. Пожариться на солнышке?.. Лучше уж качаться в гамаке!