Глаза Сатаны
Шрифт:
– Ладно вам ссориться, – остановил друзей Демид. – Во всяком случае, я бы согласился с Ивасиком. Дурнями легче прожить в таких делах.
– Интересно, к чему нас готовят. К парадам, что так муштруют? Или они думают, что одним строем можно победить врага? – Карпо презрительно сплюнул в пыльную землю. – Уйти бы поискать жратвы, хлопцы?
– Батогов только и наешься, – усмехнулся Омелько, – сам бы пожевал чего. Только и остаётся вспоминать, как нас Иван кормил. Благодать!
– Лучше не вспоминать, – протянул мечтательно
Однако уже через пару дней, Ивась ночью в палатку пролези подсунул к Карпу что-то твёрдое. Тот заворочался, но Ивась прижал ему рот рукой. Зашептал на ухо, притиснувшись поближе:
– Тихо! Это каравай хлеба. Спёр! Разделим на всех!
Это событие подняло всех шестерых солдат палатки. Хлеб тут же исчез в жаждущих ртах, только бульканье воды потом нарушило тишину ночи.
– Теперь я могу часто таскать хлеб, – шептал Ивась, гордясь своими успехами. – Только бы не пожадничать. Помалу – оно незаметно.
– Как же это тебе удалось? – с загоревшимися глазами спрашивал Омелько
– Лучше тебе не знать, а то я тебя знаю. Полезешь и попадёшься.Там у хозяйственной палатки собака. Кстати очень злая.
– А как же ты?
– Сумел! Уметь и это надо, друг. Потом, может, и ещё чего добуду. Подумываю об офицерской палатке. Вот бы куда пролезть! Да больно боязно.
– Да! – мечтательно протянул Омелько и зажмурил глаза. – Хорошо бы, да лучше синицу в руке, чем журавля в небе.
Два-три раза в неделю Ивась таскал по караваю. Иногда удавалось стащить приготовленный для сержанта пучок лука или несколько яблок. Но это было редко, и казаки довольствовались малым.
А лето уже вступило в свои права. Было жарко, частенько шли дожди, а в лагере чувствовалось скрытое движение.
– Чует моё сердце, что скоро мы выступим в поход, – сказал однажды Ивасик.
– Что-нибудь подслушал? – заинтересовался Демид. Он лежал в палатке и всё думал, как избавиться от этой проклятой службы.
– Я ведь немного понимаю, стараюсь почаще крутиться возле офицеров.
– За что и получаешь оплеухи, – беззлобно заметил Омелько.
– Будто нам не привычно. Зато можно многое узнать. Они считают меня чем-то вроде мула, не способного понять, что они говорят.
– Ладно, не тяни. Что удалось узнать? – Карпо оживился, приподнялся на локте и уставился в темноту палатки.
– Говорят, что через несколько дней идут в поход. Вроде на «зюйд». А с чем его едят – ещё но успел определить.
– По-моему, так здесь называют юг, – отозвался Демид, – Интересно! И с какого боку теперь это есть?
– В то же время, как мне казалось они спорили, чтонаправление может поменяться на другое. Демид, что такое «вест»? Это слово они часто упоминают в разговорах.
– Хрен его знает, эти слова! Надо у наших товарищей попробовать разузнать. Они должны нам помочь. Да и вообще, пора учиться понимать этих немцев. Без этого нам отсюда не выбраться.
После
– Стало быть, мы ещё дальше можем удалиться от своей земли! Это совсем мне не по душе, – Карпо сердито отвернулся от тихо говоривших.
Омелько кивнул на казака, проговорил пренебрежительно:
– Он так полагает, что нам дюже это нравится! Это и вовсе плохо!
– Что бы мы не говорили, не рядили, а сделать ничего не сможем, – с досадой заметил Ивась. – Что толку в наших разговорах? Где нам найти защиту и деньги? То, что нам обещают заплатить, не хватит и на неделю, а до родной земли ещё сколько переть!
– Закрой пасть, дятел! – повернулся Карпо. – Только тебя тут не хватало с твоими вороньими карканьями! Замолкни!
Казаки замолчали, уважив старшего из них.
А через две недели лагерь по тревоге был свёрнут, погружен на телеги и фуры и спешным маршем двинулся пылить на тот самый «вест», о котором столько судачили.
Ивась об этом узнал заранее и умудрился добыть две буханки хлеба. Их незаметно и быстро разделили на шестерых и запрятали по карманам и в мешки, что были с собой. Эти мешки были набиты разным мелким скарбом солдата, припасами для стрельбы и продовольствием на три дня. Так что заметить лишние куски было трудно.
Через неделю войско остановилось, развернуло лагерь и потекла обычная солдатская жизнь – с муштрой, голодным жжением в животах и мордобитием офицеров.
У казаков сменился командир роты. Молодой франт из богатой дворянской семьи, воспитанный в традициях ненависти к народу, он, казалось, получал удовольствие от вида мучений солдат.
Доставалось и нашим казакам, особенно, когда ему стало известно, что они иностранцы, да ещё с востока.
– Этот живодёр считает нас настоящими дикарями! – вопил Омелько, демонстрировал синяк под глазом, не обращая внимания на такие же у друзей.
– Подловить бы этого гада, и показать, кто дикари! – мрачно и злобно шипел Карпо. – Он у меня ещё попляшет, падло!
– Что ты ему сделаешь, Карпо! – пытался успокоить друга Демид, не очень уверенно, потому что и сам горел бешенством.
– Погоди, я его прихвачу! Гребешок-то его петушиный пообкарнаю! – не в силах сдержать себя, Карпо продолжал поносить командира. – Если случится бой, я его самолично пристрелю! Гадёныш!
Однажды небольшой отряд, в который входили и наши казаки, совершали патрулирование отдалённых холмов на предмет дезертиров. Девять солдат и один младший офицер неторопливо прочёсывали редколесье.
– Вот это по мне, – говорил Омелько, вдыхая сосновый дух приволья. – В таком бы месте да хатку поставить, да сад насадить, да хорошую бабу под бочок! Благодать!