Глаза ведьмы
Шрифт:
Дашка наконец открыла дверь и зашла в маленькую прихожую.
– Но если что, звони! Я поздно ложусь.
– Спасибо.
Дверь быстро закрылась, Дашка пошатнулась, но устояла на ногах. Стала раздеваться. Пальцы уже опухли, щёки раздулись, бока поднялись, как на дрожжах. Хоть спрятаться успела.
Она отправилась в ванную, включила воду. Горячей не было, её включали только по выходным, но ей горячая сейчас и не нужна. Сняв бельё, которое уже резало распухшую кожу, Дашка залезла в ванну, всхлипывая от холода. Но иначе нельзя, переизбыток силы нужно обязательно сбивать.
Закрыв
Так ей пришлось делать не один час.
Устала Дашка знатно. Даже думать не получалось. В ванной чаше она помещалась с трудом, её тело превратилось в пухлое дрожжевое тесто. Обычно плоский живот горой выпирал над поверхностью воды, как у беременной, а руки и ноги отекли так, что придавили сами себя к стенам.
Бабушка говорила, будешь жрать сладу без конца – родишь ведьму. Дурная шутка, но сейчас Дашке казалось, это и правда возможно. Такой живот…
Бабушка никогда ничего не скрывала от Дашки. С самого раннего детства рассказывала о силе, о том, что нельзя хапать её, сколько хочется, ведь тут как с мороженым – можно и коробку сожрать, это ведь вкусно – но тогда обязательно заболеешь. Так и тут – можно и всю вокруг забрать, но лопнешь, ожиреешь или «родишь ведьму». Последнее Дашку пугало больше всего. Рожать ей не хотелось. Её вообще всё это пугало – слада, само слово «ведьма», возможность менять что-то вокруг себя, воздействовать на живых существ. Она не хотела всего этого. Она не хотела учиться, чтобы стать «самой сильной ведьмой» и схлестнуться с Орденом Чистоты, чтобы уничтожить его, стереть в пыль, развеять прах, чем бредила её мама. Да, мама… Служители Чистоты в её глазах были хуже маньяков. Все самые страшные истории, которые слышала Дашка, были связаны с ними. Именно матери Дашка пообещала, что если столкнётся лицом к лицу с любым Служителем, то развернётся и сбежит. Так далеко, как сможет. Не станет разговаривать и пытаться их понять. Не будет лелеять несбыточную надежду, что её пощадят.
С её мамой вообще было сложно жить.
Дашке десять, но она постоянно слышит, что нельзя никому верить, что мир чёрный, что только слада может как-то примирить с жалким земным существованием.
Ей всего двенадцать, но мама подробно объясняет, откуда берутся дети и что любви нет, есть только гормоны, которые однажды обязательно заставят Дашку вести себя как полоумная макака, ронять слюни при виде общипанных парней в несуразной одежде и верить тем, кому верить нельзя.
Ей тринадцать и даже никто не нравится, а мама покупает презервативы и советует менять партнёров как перчатки, чтобы ни в коем случае не привыкать к одному. Чтобы не зависеть от одного, ведь неизвестно, что за человек ей попадётся. Чтобы не считать парней чем-то важным, ведь нет ничего важнее ведьмы.
Ей четырнадцать и мама начала новую песню – нет, я ошиблась, ты никогда не сможешь пойти против Служителей, в тебе нет характера, нет стержня, нет силы воли. На что я надеялась?
Бабушка заступалась, но не очень активно. С мамой вообще было сложно
Разве удивительно, что Дашка сбежала из дому, как только закончила школу? Поступила в техникум, нашла подработку и перестала отвечать на звонки, когда определялся мамин номер?
Разве удивительно, что она постаралась раз и навсегда вычеркнуть из жизни всё, что касалось ведьмы? Она постаралась убедить себя, что ничем не отличается от остальных девушек, что совершенно нормальная. Что все эти фантазии про ведьм только игра, в которую они часто играли с бабушкой, что от этой игры у мамы мозги съехали набекрень и только поэтому она пропала. Обиделась, что Дашка не захотела играть дальше и отправилась строить свои наполеоновские планы по уничтожению служителей в другие места.
Дашке так хотелось верить, что она сможет быть иной, обычной, забыть о сладе, как о болезни. Существуют же диабетики, которые живут без сахара – и ничего. Люди, которые живут без рук и ног, глухие и слепые. А она будет просто жить без силы, без возможности влиять на мир.
И получалось… Дашка почти сумела забыть. Её бабушка выбрала жизнь при монастыре, её мама пусть редко, но давала знать, что жива, и несколько лет прошли в дымке обыденности. Учёба, потом работа, простые радости и вера, что невозможного нет.
Какая нелепая ошибка! Все эти спокойные годы – просто везение, ничего больше.
В очередной раз набрав полную грудь воздуха, Дашка погрузилась в воду. Если что-то вспоминать, то лучше те времена, когда она вырвалась на волю. Когда она решила познакомиться с жизнью, так сказать, лично.
Ей было семнадцать. Ей очень нравилось в общежитии. Многие девчонки, привыкшие к дому, жаловались, что тут грязно и тесно, что нет еды, компьютера, телевизора и ванны, и вообще тут всё иначе, неудобно, никак, и скорее бы всё это закончилось.
Да, тут всё было иначе, однако Дашке нравилось. Нравилось быть одной из них, простой девчонкой, которую никто не изматывал требованиями тренироваться, усиливать ведьму, постоянно не напоминал, как ужасен весь мужской пол до последнего своего представителя. Что нет ничего дороже слады, но даже с ней от Дашки, похоже, никакого проку!
В общежитии ничего этого не было.
Тогда Дашка была счастлива.
Но конечно не так счастлива, как в тот день, когда встретила его.
Оттёки спали только под утро. Измотанная долгой ночью Дашка кое-как вылезла из ванной, завернулась в полотенце, упала на диван и закрыла глаза.
Столько слады ушло впустую! Только оттого, что она потеряла контроль. А потеряла, потому что забыла, как бывает приятно чувствовать эту свою сторону, как глохнешь от знания, что может использовать сладу, сделать с ней, что душе угодно. Когда почти перестаёшь быть человеком, задвигаешь человеческое на задний план, чтобы не мешало, ведь чувствовать силу – главное. Ведь в те минуты ты больше, чем никому не интересная серая мышь. В те минуты ты владычица мира, богиня, ты вселенная со всеми её безграничными тайнами, ты можешь такое, о чём остальным остаётся только мечтать.