Глиф
Шрифт:
Ника со стоном расправила плечи, покрутила головой, разминая шею. Все тело ныло, как после серьезной тренировки. Она не помнила, как уснула — прямо за столом, откинувшись в кресле и уронив на пол беспроводную мышку, которой елозила по широкому подлокотнику. Во рту стоял гадкий металлический привкус. Убить готова за чашку кофе…
Кое-как собрав воедино затекшие конечности, Ника выбралась из кресла и посмотрела на настенные часы. Те показывали двенадцать ровно, но при этом не тикали. Наручные, электронные, и вовсе сошли с ума: цифры мельтешили так быстро, что Нике показалось, будто она случайно включила секундомер.
Тот еще дрых, тихонько посапывая, и раскинувшись на широкой постели по диагонали. Одеяло у него сбилось и запуталось сложным узлом вокруг ног. Ночью Рома от кого-то убегал, и, судя по расслабленному выражению лица, все-таки убежал… Ника не стала его будить.
Она вышла на кухню, переступив через похрапывающего Пирата (черт, сколько ж времени?) и, уже открывая буфет, вспомнила, что кофе закончился, и это было весьма коварно с его стороны. Надо умыться, одеться и сходить за продуктами, решила Ника, симулируя энтузиазм. Но делать ничего не хотелось.
В кармане куртки, висящей в прихожей, замурлыкал телефон. Пират проснулся и гулко гавкнул.
— Тихо ты, — шикнула на него Ника, вытаскивая мобильник. — Ромку разбудишь… Алло?
— Ника? Это Вязгин. Как там Рома?
— Спит. Послушайте, Влад, а вы случайно не в курсе, который час?
Вязгин хмыкнул.
— Хороший вопрос. На моих швейцарских — полдень. Только они остановились.
— Весело… — теперь уже Ника озадаченно хмыкнула.
— Я у вашего дома, Ника. Вы не могли бы спуститься? Хочу вам кое-что показать…
— Пять минут…
Она быстро умылась, натянула сапожки и куртку, взяла поводок и пристегнула Пирата. Лифт не работал, пришлось спускаться пешком.
На улице было тепло, но сыро. Такое себе типичное утро ранней весны: промозглый с ночи воздух, все кругом мокрое после дождя, студенистые капли свисают с голых черных веток, но — уже пригревает, хотя солнца пока не видать. По ощущениям — часов восемь утра, но город как вымер, ни людей, ни собак.
Вязгин ждал ее в сквере, на детской площадке, присев на качели. Ника отстегнула Пирата, отпустив его побегать, но он растеряно жался к ее ноге, не собираясь никуда уходить. Стаи бродячих псов, с которой он обычно играл, в пределах видимости не наблюдалось (дождь, наверное, загнал их куда-нибудь под крышу), и Пират вел себя необычно вяло и как-то даже сонно.
— Доброе утро, — поздоровалась Ника с Вязгиным.
— Или добрый день, — отозвался он. — Вас тоже вырубило вчера в полночь?
— Угу, — кивнула Ника, разглядывая собеседника.
Вязгин выглядел так, будто спал в одежде. Его кожаная куртка (не турецкий ширпотреб, а итальянская, из толстой и мягкой телячьей кожи, штука баксов как минимум) была вымазана грязью и копотью, а сам Вязгин впервые на памяти Ники был небрит. Пахло от него гарью.
— Да, длинный вчера выдался денек, — сказала Ника, просто чтобы не молчать.
— Боюсь, что дело не только в этом…
— Как Радомский? Вытащили его из кутузки?
— Не-а, — небрежно бросил Влад. — Сидит. И пускай посидит, там сейчас спокойно.
— Вы как с пожара, — сказала Ника, демонстративно принюхавшись.
— А я и есть с пожара, — согласился Вязгин. — Вон, полюбуйтесь.
Он показал рукой, и Ника обернулась. Над ломаной линией горизонта
— Ого, — сказала Ника. — Что горит?
— Заправка. На Крошне. Полагаю, ее подожгли в процессе Игры.
— Почему?
— Вот, — Вязгин протянул ей листок из блокнота с нарисованным от руки глифом.
— Асфальт, бензин, спички, — тоном искусствоведа пояснил он. — Но что-то они не рассчитали. Загорелась колонка, потом — подземные цистерны. Два трупа. Один сгоревший мотоцикл.
— Мотоцикл, говорите… — задумчиво повторила Ника, разглядывая глиф. А он неплохо рисует, подумала она, и сказала: — Есть у меня одна зацепка насчет мотоциклов. Точнее даже, не у меня, а у Ромчика.
— Потом, — отмахнулся Вязгин. — Я не это хотел вам показать. Пойдемте, здесь недалеко.
Ника свистнула Пирату, который все-таки решился отойти на пару шагов по своим делам, и последовала за Владом. Они прошли сквозь сквер, пересекли пустую улицу, свернули за угол.
— Вот. Полюбуйтесь. Все оказалось куда серьезней, чем мы предполагали.
Она сначала не поняла, чем именно ей предлагают полюбоваться — а потом подняла взгляд. Вот так вот, да? Лихо…
Над их головами висел билборд. Совершенно обычный, заурядный билборд. Только вместо рекламы на нем был глиф и надпись.
Этот же самый глиф (точнее, его упрощенная копия) был начертан мелом на мокром асфальте прямо под билбордом.
Пока Ника и Вязгин созерцали билборд, к меловому рисунку подбежали две девочки лет двенадцати и молча, без приличествующих споров и визгов, начали играть в «классики». У Вязгина вытянулось лицо. Ника обалдело переводила взгляд с билборда на детей и обратно.
— Чертовщина какая-то, — только и смогла сказать она.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ВСЯКАЯ ЧЕРТОВЩИНА.
1
Место было странное. Это Марина почувствовала сразу, даже не прикасаясь к кварцу. Когда-то давно, вскоре после знакомства с Анжелой, все еще продолжавшая встречаться с бывалым туристом Чекмаревым Марина объездила пол-области, разыскивая необычные места — источники Силы, как их называла Анжела. Это могло быть слияние двух рек или поляна с одиноким булыжником в центре, или старый, в три обхвата, дуб, или заброшенное кладбище… Кристалл кварца, подаренный Анжелой, в таких местах становился теплым, как будто оживал.