Глинтвейн для Снежной королевы
Шрифт:
— Ах ты, сука! — искренне удивилась и обиделась Лиза. — Подняла меня ни свет ни заря, попросила помочь, я рванула, как на пожар. Я рисковала — «Скорую» увела! Да на хрен ты вообще вытащила эту падаль из квартиры? Постой!.. — Она вцепилась в руку Марии и дернула ее к себе. — А как ты вообще очутилась в его квартире? А? У него бордель по дням расписан, да? Пришла, а там — сюрприз. Знаешь, подружка сердечная, похоже, мы обе в дерьме, и давать показания сейчас — последнее дело.
— Я. Не. Спала. С Попакакисом, — медленно проговорила Мария.
— Конечно! — не могла успокоиться Лиза. — Ты свой организм
— Если мы сейчас переругаемся, это делу не поможет, — сменила тон Мария.
— Ладно, — вздохнула Лиза, — я сама не знаю, зачем это нужно было Попе, но он хорошо платил за информацию об уродах. Его интересовала любая аномалия у новорожденных. Особенно если такие младенцы рождались мертвыми.
Маруся задумалась, переваривая услышанное, потом тихо спросила:
— Это все?
— Все, — пожала плечами Лиза. — Вот еще… Помнишь нелегалку, которая сбежала после родов?
— Вьетнамка? — напряглась Маруся.
— За сведениями о ней Попа особенно охотился.
— Почему?
— Кощей ее осмотрел и подтвердил: у женщины, как и у мертвого ребенка, два сердца. Я так и думала, я это сразу почувствовала. Ритм! — Лиза подняла указательный палец правой руки вверх, а левой достала из кармана пальто плоскую фляжку.
— Нет! — непреклонно покачала головой Мария. — Никакой выпивки.
— Ну, смотри, — предупредила Лиза. — Я, когда трезвею, зверею. Могу наговорить лишнего. Потом сама пожалеешь!
— А умные мысли тебе приходят на трезвую или на пьяную голову? — с отчаянием спросила Мария.
— Умные мысли ко мне иногда приходят от страха, — уверенно заявила Лиза.
— Испугать тебя? — снисходительно посмотрела на нее Мария. — Нам придется везти это , — она кивнула назад, — домой к тебе или ко мне. Потом вернуть машину и думать, что делать дальше.
— Минуточку! — опешила Лиза. — Только не ко мне!
— Ха! — злорадно заметила Мария. — Твой любовник? То-то же. Доверимся судьбе — бросим жребий.
— Подожди, — схватила ее за руку Лиза. — Овощ — к овощам, а труп — к трупам, так ведь? Я знаю, где его спрятать. У Кощея в морге — это элементарно.
— Ты считаешь это умной мыслью, да? Вероятно, твой испуг перешел в маразм. Нельзя подкинуть труп мужчины в клинику акушерства и гинекологии!
— Да кто его будет разглядывать? — пожала плечами Лиза. — Упакуем в мешок и — в холодильник.
— А Кощей?
— Наш Кощей получал от Попы весьма значительные выплаты. Вот пусть и отрабатывает.
— А что мы ему скажем? — сдалась Мария.
— Положись на меня.
Патологоанатом Кощеев, воспринимающий мир за пределами морга и лаборатории при нем как некую виртуальную реальность, внимательно осмотрел тело адвоката Попакакиса, кивнул, как будто дождался неизбежного, и с ритуальной торжественностью снял с головы медицинскую шапочку.
Удлиненный и блестящий его голый череп тут же засиял, отражая свет множества ламп, а зеленоватые глаза приобрели тот странный потусторонний оттенок причастности к неведомому миру, которому Кощей служил больше сорока лет.
— Это все из-за мальчика, да? — мученически выдавил он из себя и решился взглянуть в лицо Марии, заразив и ее своим отчаянием. — Говорил я адвокату: вывозить трупы — это одно,
— Ка…ка…какой отец? Какого мальчика? — растерялась Мария и обессилела от предчувствия зловещей тайны.
— Никаких отцов и детей, никаких кровавых мальчиков в глазах! Его застрелила я! — выступила Лиза, подтолкнув Марию к стулу. — Из чувства самосохранения. Некоторые называют это чувство ревностью. Что вы так смотрите? У Попы был пистолет, я знала, где он его хранит. Пришла на свидание. Он весь расфуфырился, как павлин. Настоящий павлин в своем кимоно! Шампанское в лед засунул. Почему-то он поил меня только шампанским. Еще и облить норовил при этом. А может, он просто так и не наловчился открывать бутылки?… — задумалась Лиза. — На самом деле я баба без комплексов, пока мужик не начинает делать ставку на жалость. Попа мне сделал предложение. Описал в подробностях свою тяжелую холостяцкую жизнь. Колечко подарил. Разжалобил! А потом привел к себе в квартиру малолетку. Оклемалась? — повернулась она к Марусе.
Поскольку та неуверенно замотала головой, мыча что-то нечленораздельное, Лиза попросила у Кощея нашатырь.
— Нет, ну в самом деле, — продолжила Лиза, дождавшись, пока Маруся понюхает мокрую ватку. — Я не ангел, конечно, зато в личной жизни… в личной жизни я… О чем мы?
— Ты баба без комплексов, — прошептала Маруся.
— Вот именно. Захотел мужик в возрасте развлечься, подпитаться, так сказать, юной кровью — нет проблем! Это значит, с физиологией у него все в порядке — устоявшийся кобель. Но ведь он не просто подсел на модельный стандарт плоскогрудых шестнадцатилеток, он же!.. — Лиза потрясла кулаками. — Он, как последний импотент, для разогрева еще ей и белья проституточного накупил! Вот когда я это белье в его квартире нашла, я и пошла на убийство. Вникаешь? — теперь она обращалась к Кощею.
Тот стоял перед каталкой с мертвым адвокатом, сложив опущенные руки под животом, и внимательно разглядывал рану в груди Попакакиса.
— А где оружие, из которого вы его?… — поинтересовался он.
— Вот и я у Маруси первым делом спросила: оружие где? — прищурилась Лиза.
— А-а-а?… — встрепенулась Маруся. — Ничего там не было.
— То есть пропал пистолет, из которого вы стреляли? — уточнил Кощей, не поворачиваясь. — Соответственно, с вашими отпечатками?
— Никаких отпечатков, — усмехнулась Лиза. — Я брала его через трусы. Да не через свои! — повысила она голос на растерянный взгляд Маруси. — Взяла первые попавшиеся трусы из шкафа этой… Да подобное и трусами назвать трудно — кружавчиков едва хватило, чтобы прикрыть рукоятку. Трусы, кстати, тоже пропали, — заметила она задумчиво. — Облом…
ЗАПАХ
Вернувшись в квартиру Самойлова, Лера первым делом сунулась в холодильник.
— Не густо, — разочарованно заметила она и посмотрела на Гошу так, что тот занервничал. — Вот, — протянула ему Лера зеленую двадцатку.
— Благодарствуйте, — лицо Гоши пошло пятнами, — но мне за сопровождение Прохора Аверьяновича зарплату платют ! Ежели изволите ручку когда дать облобызать, это другое дело, а деньги — это оченно для нас обидно.