Глиняная Библия

Наварро Хулия

– Спасибо, Мария.

– Проходите, проходите. Ваш отец сейчас один. Но он мне ничего не говорил о том, что вы придете…

– Это и для него будет сюрпризом. Пожалуйста, не надо его предупреждать.

Джиан Мария тихонько постучал в дверь костяшками пальцев и вошел в кабинет.

Увидев сына, Карло Чиприани на несколько секунд замер, словно окаменел. Затем он поднялся со стула так, будто ему было трудно двигаться. Старик растерялся и не знал, что ему в этот момент делать и что говорить. Джиан Мария, остановившись посреди кабинета, смотрел

на отца не моргая. Карло заметил, что его сын похудел и что его кожа загорела и обветрилась. Джиан Мария уже не был, как раньше, похож на тщедушного юношу болезненного вида – он теперь казался уверенным в себе мужчиной, и этот мужчина пристально смотрел прямо в глаза Карло Чиприани.

– Сын мой! – робко произнес старик. Затем он подошел к Джиану Марии и крепко его обнял.

Священник тоже обнял своего отца, и тот облегченно вздохнул.

– Присаживайся, присаживайся, я сейчас позвоню твоим брату и сестре. Антонино и Лара очень за тебя переживали. Твой наставник нам о тебе почти ничего не сообщал, кроме того, что у тебя все хорошо. Но он так и не сказал нам, где ты находился. Почему ты сбежал от нас, сын мой?

– Чтобы помешать тебе совершить преступление, отец.

Карло вдруг почувствовал, как все его прожитые годы вдруг тяжким грузом навалились ему на плечи, и, невольно согнувшись, он тяжело опустился в одно из кресел.

– Ты знаешь историю моей жизни, я никогда не утаивал ее ни от тебя, ни от твоего брата и сестры. Как ты можешь меня осуждать? Я ведь приходил просить прощения у Господа.

– Альфред Танненберг мертв. Его убили. Думаю, ты об этом знаешь.

– Да, знаю, и не требуй, чтобы…

– Чтобы ты каялся в содеянном? Разве ты только что не сказал мне, что приходил в исповедальню как раз для того, чтобы попросить прощения за это преступление?

– Сын мой!

– Ты даже представить себе не можешь, какие усилия я предпринял, чтобы не позволить тебе взять этот грех на душу. Но у меня ничего не получилось. Клянусь, я отдал бы свою жизнь ради того, чтобы ты не угробил свою.

– Мне очень жаль. Я понимаю, как сильно ты мог из-за меня пострадать, но я не верю, что Бог осудит меня за то, что… за то, что я желал смерти этого подонка.

– Любая жизнь – даже жизнь подонков – принадлежит Богу, и только Он может ее отнять.

– Я вижу, что ты меня так и не простил.

– Ты раскаиваешься, отец?

– Нет.

Карло Чиприани, глядя прямо в глаза своему сыну, говорил громко и решительно, и в тоне его голоса не чувствовалось ни малейшего сомнения.

– Чего ты добился, отец?

– Я добился справедливости. Справедливости, в которой нам было отказано, когда мы были беззащитными детьми и этот подонок требовал от нас, чтобы мы били палками своих матерей, потому что они, как он говорил, – вьючные животные. Я видел, как умерла моя мать и как умерла моя сестра, и ничем не мог им помочь. Ты не вправе осуждать меня.

– Я всего лишь священник и твой сын, папа, и я тебя люблю.

Джиан Мария подошел

к старику и снова обнял его, и они оба начали плакать.

– Где ты был все это время, сынок?

– В Ираке, в маленькой деревушке под названием Сафран. Я пытался помешать тебе убить Альфреда Танненберга. А еще я опасался за жизнь Клары.

– Этот подонок без тени сомнения убил мою сестру. Она была глухой и не слышала, чего он от нее требовал. За это он ее и пристрелил.

– Клара должна заплатить своей жизнью за смерть твоей сестры? – очень серьезно спросил Джиан Мария, отстраняясь от отца.

Карло ничего не ответил. Он поднялся с кресла и, отвернувшись от Джиана Марии, стал ходить взад-вперед по кабинету, не глядя на сына.

– Она же ни в чем не виновата, она не сделала вам ничего плохого! – взмолился Джиан Мария.

– Джиан Мария, ты этого не понимаешь, ты ведь священник, а я – всего лишь обычный человек. Возможно, в твоих плазах я – худший из людей, но ты не осуждай меня, а постарайся простить.

– У кого ты сейчас просишь прощения – у своего сына или у священника?

– У обоих, сынок, у обоих.

Карло замолчал, надеясь, что сын снова его обнимет, но Джиан Мария резко поднялся с кресла и, не попрощавшись, вышел из кабинета, мысленно упрекая себя за то, что он не смог сдержать нарастающий в его душе гнев.

– А где Клара?

Голос Энрике Гомеса с трудом пробивался сквозь помехи на линии, хотя он использовал самый надежный вид связи, а потому Джордж Вагнер ответил, еле сдерживая раздражение:

– В Париже с профессором Пико. Не переживай, я только что разговаривал с Полом Дукаисом, и он меня заверил, что в окружении Пико у него по-прежнему есть свой человек и что этот человек сумеет раздобыть нужные нам таблички.

– Он уже давно должен был это сделать, – пробурчал Энрике, сидя в тишине своего уютного дома в Севилье.

– Да, он уже давно должен был это сделать, и я даже сказал Дукаису, что ничего ему не заплачу, если он не передаст нам «Глиняную Библию». Похоже, что человек Дукаиса только-только вернулся из Ирака и снова сумел подобраться к Пико, так что ему наверняка известно, где находятся таблички.

– Тебе необходимо сформировать группу захвата, – посоветовал Энрике.

– То же самое мне сказал и Фрэнки. Мы так и сделаем, когда наступит подходящий момент. Насколько мне известно, профессор Пико хочет организовать выставку всего того, что они привезли из Сафрана, в том числе представить научным кругам и широкой публике «Глиняную Библию». Но до поры до времени они держат ее в секретном сейфе в банке. Таблички будут храниться там вплоть до открытия выставки, так что нам необходимо дождаться этого момента. А пока нам очень пригодится человек Дукаиса: он ведь входит в состав группы, которая была с профессором Пико в Ираке и которая занимается теперь организацией выставки, следовательно, он сможет сообщать нам обо всех шагах Клары и Пико.