Глиняный мост
Шрифт:
Он прошагал по тоннелю и вошел в унылую раздевалку, и даже Старки перестал хвастать своей девушкой. Крепко прижав палец к губам, Рори встрепал Томми волосы, почти зло, и предстал перед Клэем. Он оглядел его, невозмутимо улыбаясь, своими бесценными глазами цвета битого железа.
– Эй, Клэй.
Но не смог удержаться.
– Все страдаешь херней, а?
И Клэй улыбнулся в ответ, пришлось.
Улыбнулся, но не поднял глаз.
– Готовы, парни?
Генри, с секундомером в руке, принес весть.
Клэй поднялся на ноги, Томми задал вопрос:
– Хочешь, я пока подержу у себя?
Клэй ответил, не сказав ни слова.
Ответ был всегда один.
Он даже не покачал головой.
Мгновением позже они оставили граффити за спиной.
Вышли из тоннеля.
Прорисовались на свету.
У выхода собралось приблизительно два десятка идиотов, примерно поровну по обеим сторонам, хлопая выходящим. Идиоты аплодируют идиотам – грандиозно. То, что это сборище умело лучше всего.
– Вперед, парни!
Доброжелательные выкрики. Плеск ладоней.
– Жми, Клэй! Газ до отказа, малыш!
Позади трибун не гас желтый свет.
– Не убей его, Рори!
– Вмажь ему покрепче, Стархер, сука страхолюдная!
Смех в толпе. Старки придержал шаг.
– Эй.
Он указал на кого-то пальцем и процитировал из кино:
– Пожалуй, потренируюсь сперва на тебе.
Он ничуть не возражал против «страхолюдной суки», но стерпеть «стархера» не мог. Обернувшись, Старки увидел, как его подруга смело лезет вверх по щелястым скамьям. Ей не было дела до всей этой шпаны: разумеется, и одного хватало с лихвой. Старки поволок дальше свой мощный корпус, догоняя остальных.
Они ненадолго задержались у старта, затем пацаны из раздевалки разбрелись по дорожке. В первой тройке были Селдом, Магуайр и Жестянка: двое проворных и сильных и третий – здоровенный кабан, чтобы его задавить.
Парой на метке 200 встанут Шварц и Старки, из которых один – безупречный джентльмен, а второй – настоящее животное. Со Шварцем, однако, имелась одна беда: абсолютный, непреклонный рыцарь, в состязании он будет громом и молнией. После – ослепительные улыбки и похлопывания по плечу. Но возле метательного сектора он шарахнет, как локомотив.
Игроки тоже пришли в движение.
Они потекли наверх, на последние ряды трибун, чтобы видеть и дальнюю часть круга.
Пацаны на дорожке готовились.
Стучали кулаками по квадрицепсам. Растягивались, шлепали себя по плечам.
На стометровой отметке мальчишки встали через дорожку друг от друга. Их окружало сияние, их ноги полыхали. На фоне заходящего солнца.
На двухстах Шварц катал голову от плеча к плечу. Светлые волосы, светлые брови, сосредоточенный взгляд. Рядом с ним Старки сплевывал на дорожку. Баки у него сальные и настороженные, торчат перпендикулярно щекам. Волосы как придверный коврик. И снова уставился вдаль, сплюнул.
– Эй, – окликнул Шварц, но Старки не отводил глаз от стометрового рубежа.
– Да в секунду докатит.
– И что?
И, наконец, последним на прямой, метрах в пятидесяти от финиша, стоял Рори, беспечный, будто у подобного занятия есть собственная логика: и все именно так и должно идти.
Платок
Наконец, рокот мотора: хлопок дверцы как щелчок степлера.
Он пытался разогнать дым ладонью, но пульс Убийцы колотился немного сильнее, особенно чувствительно – в шее. Он запаниковал и уже готов был просить Ахиллеса пожелать ему удачи, но теперь уже мул и сам казался беззащитным: фыркнул и стукнул копытом.
Шаги на крыльце. В скважину вошел ключ и провернулся. Я моментально учуял дым.
На пороге с моих губ безмолвно посыпался длинный список проклятий. Бесконечная, как платок факира, леска изумления и ужаса, а за ней еще многие мили нерешительности и пара бескровных рук. Что я делаю? Чем я, черт побери, занят?
Сколько я здесь простоял?
Сколько раз я думал развернуться и выйти?
На кухне (как я узнал много позже) Убийца тихо поднялся на ноги.
Вдохнул зной. Благодарно посмотрел на мула.
Не вздумай теперь меня покинуть.
Улыбака
– Три… два… один… пошел!
Щелчок секундомера, и Клэй взял старт.
В последнее время они только так и делали: Генри нравилось, как в телике стартуют горнолыжники вниз со склона, и здесь он внедрил похожий метод.
Как всегда, к началу отсчета Клэй еще был не у черты. Бесстрастный, с каменным лицом, босые ноги в отличном тонусе. На «пошел» они славно оттолкнулись от стартовой линии. И только начав бег, он ощутил пару кусающих и жгучих слезинок, набежавших под веки. И лишь в тот момент он сжал кулаки: вот теперь он готов, готов к этой бригаде идиотов, к этому восхитительно подростковому миру. Больше он никогда его не увидит и не станет вновь его частью.
Бурьян под ногами разлетался налево и направо, отскакивая с его пути. И даже дыхание, казалось, вылетало из его горла, чтобы только сбежать. Но на его лице по-прежнему не было никаких эмоций. Только две изогнутые слезные дорожки, сохнущие, пока он вбегает в поворот навстречу Селдому, Магуайру и Жестянке. Клэй знал, как их разрубить. Всего иного у него было по одному, по два, но локтей – тысяча.
– А ну.
Они деловито сомкнулись.
Они заступили ему путь на четвертой дорожке, с тошнотворным потом, с запястьями, а его колени и бедра все бежали, наискось в воздухе. Разгон, однако, помог. Правая рука Клэя врылась в резину, затем колено, и он перебросил Магуайра через спину; тот заслонил лицо Селдома. Через мгновение Клэй увидел, что бедняга вот-вот разрыдается, и уложил, впечатал его рядом.
Тут уж со слоновьим топотом подскочил шарообразный Брайан «Жестянка» Белл – носивший еще второе прозвище – Мистер Пухлый. Кулак у горла, мясистая грудь прижалась сзади. Он прошептал горячо и хрипло: «Я тя уделал». Клэю не нравилось, когда ему так шепчут. И его особо не заботило это «уделал», и очень скоро Жестянка жалким мешком лежал в бурьяне. Мешком с кровоточащим ухом.
– Твою!..
Парень был таков.
Да, про Жестянку можно было забыть, но те двое вернулись на рубеж – один битый, второй целый: им не хватило. Клэй поднажал. Усилил мах. Выбежал на обратную прямую.