Глиняный мост
Шрифт:
Они выглядели как кубки за второе место. Все до единого.
Дикари
Тем временем на Арчер-стрит ситуация на кухне зашла в тупик.
Убийца медленно попятился за дверь, в комнаты. Тишина в доме устрашала – бескрайнее море, где совесть терзала его и топила, – и вместе с тем оказывалась фальшивой. Урчал холодильник, дышал мул, к тому же в доме обнаружились и другие животные. Вот сейчас, отступив в коридор, Убийца почувствовал рядом с собой какое-то
Какое там.
Нет, звери не представляли совершенно никакой угрозы: больше всего его пугали двое старших нас.
Я, ответственный, – уже давно кормилец семьи.
И Рори, несокрушимый, – человек-гиря.
Примерно в шесть тридцать Рори стоял на другой стороне улицы, привалившись к столбу, улыбался криво и растерянно, улыбался лишь в шутку; мир был пакостным, и Рори таким же. После недолгого поиска он снял с губ длинный женский волос. Кто бы она ни была, где бы ни находилась, в мыслях Рори девушка сейчас лежала, раздвинув ноги. Девушка, о которой мы не узнаем, которую не увидим.
А минутой раньше он столкнулся с девушкой, которую мы знаем, с девушкой по имени Кэри Новак. Прямо возле ее дома.
Она пахла лошадьми и приветственно окликнула его.
Спрыгивая со старого велосипеда.
У Кэри были густо-зеленые глаза и каштановые волосы – километрами спадавшие по спине, – и она передала ему сообщение для Клэя. Оно касалось книги: одной из трех, важных для всего.
– Скажи ему, что мне по-прежнему нравится Буонаротти, ладно?
Рори растерялся, но не шелохнулся. Только губы зашевелились:
– Борна… кто?
Девчонка рассмеялась, направляясь к гаражу.
– Просто передай, ладно?
Но потом сжалилась, обернулась на ходу, такая веснушчаторукая и уверенная. В ней была какая-то особая щедрость – зноя, пота и жизни.
– Ну, знаешь, – сказала она, – Микеланджело?
– Чего?
Рори еще больше запутался. Чокнутая, подумал он. Милашка, но совершенно чокнутая. Кого чешет этот Микеланджело?
Но тем не менее сообщение застряло в голове.
Нашел столб, передохнул у него, затем перешел дорогу, домой.
Рори хотелось чутка подкрепиться.
А я, я был недалеко, ехал, полз в пробке.
Вокруг, впереди, позади, выстроились тысячи машин, устремлявшихся к разным домам. Упорная волна зноя наваливалась через окно моего универсала (того, на котором я езжу до сих пор), и бесконечно тянулась кавалькада рекламных щитов, магазинных витрин и порциями движущихся пешеходов. С каждой подвижкой город вламывался в салон, но в нем оставался и привычный запах дерева, шерсти и лака.
Я высунул руку за окно.
Тело ощущалось как деревянная колода.
Ладони у меня были липкими от клея и скипидара, и мне хотелось одного:
Ведь не так много и хотел, правда?
Доехать до дому и отдохнуть?
А вот и выкуси.
Бернборо
На такие дни у Генри были свои правила.
Во-первых, обязательно пиво.
Во-вторых, холодное.
По этой причине он оставил Томми, Клэя и Рози на кладбище, с уговором позже забрать их в Бернборо-праке.
(Бернборо-парк, для тех, кто не знает наш район, – это заброшенный стадион. Тогда там были рассыпающиеся трибуны и удобная парковка, компенсировавшая разбитые стекла. И у Клэя это было место самых жестких тренировок.)
Впрочем, прежде чем сесть в машину, Генри счел нужным дать Томми еще несколько последних инструкций. Рози тоже слушала:
– Если я припоздаю, скажи им попридержать коней, ладно?
– Ясно, Генри.
– И скажи им, чтобы бабки готовили сразу.
– Ясно, Генри.
– У тебя не заело это «ЯсноГенри», а, Томми?
– Не заело.
– Давай продолжи в том же духе, и я тебе всыплю, прямо при нем. Хочешь?
– Нет, Генри, спасибо.
– И я тебя понимаю, пацан.
Быстрая улыбка – движение озорного, хорошо тренированного ума. Генри шлепнул Томми по уху, ласково, но ловко, затем схватил Клэя.
– А ты – будь другом…
Он сжал его лицо ладонями.
– Не пропусти тех двух уродов.
В облаке пыли, взметенной колесами, Рози смотрела на Томми.
Томми смотрел на Клэя.
Клэй не смотрел ни на кого.
Он сунул руку в карман; в тот момент он всей душой хотел снова пуститься бегом, но с городом, распахнутым перед ними, и с кладбищем за их спинами. Он сделал два шага к Рози и подхватил ее под мышку.
Он выпрямился, и собака заулыбалась.
Ее глаза были пшеница и золото.
Она рассмеялась миру внизу.
Они оказались на Энтрити-авеню, только поднялись на высокий холм – и тут Клэй пустил Рози на землю. По гнилым стручкам плюмерии они протопали на Посейдон-роуд: главное место конных кварталов. Ржавая миля магазинов.
И если Томми тянуло в зоомагазин, Клэя влекли другие места: ее улицы, ее памятники.
Лонро, думал он.
Боббиз-лейн.
Мощенная булыжником Питер-Пен-сквер.
У нее каштановые волосы и густо-зеленые глаза, и она ученица Энниса Макэндрю. Ее любимый конь носит кличку Матадор. Ее любимыми скачками всегда были Кокс Плейт. Любимый победитель этих скачек – могучий Кингстон-Таун, добрых тридцать лет назад. (Все лучшее случается до нашего рождения.)
Книга, которую она читает, – «Каменотес».