Глиссандо

Тес Ария

— Почему ты улыбаешься? — тихо спрашивает он, бросает на меня почти стеснительный, неловкий взгляд.

Боже, я никогда не думала, что Максимилиан Александровский на самом деле окажется таким, каким показался тогда в подворотне. О нем многое говорили, включая его жестокость и хладнокровность, тем страннее все то, что сейчас происходит. На самом деле он не то чтобы «не такой», он «не только такой» — скорее так, и ничего человеческое ему не чуждо.

— Ты отличаешься от слухов, вот и все, — озвучиваю свои мысли, он слегка поджимает губы и кивает пару раз, а я вдруг останавливаюсь

и выдаю, — Говорят, что ты лишаешь девчонок девственности на спор, это правда?

Макс начинается смеяться. На нас все вокруг оборачиваются, и я краснею. Не принято так, мне хочется его одернуть, но я не сдаюсь — ему лучше знать, да и мне, признаюсь, нравится это внимание. Мне нравится быть в его центре здесь и сейчас, а мы именно в нем. Из-за него. Но и не только…На меня тоже смотрят, наверно, думают, кто она такая?! И пусть. Пусть ломают голову, они ведь только пока не знают, но скоро и это изменится…

— Нет, это неправда, — наконец отвечает, остановившись напротив меня, — Я знаю, кто это делает, это мои…пусть будут «друзья», но я в этом не принимаю участие.

— Почему?

— Тебя это расстраивает?

Он хитро улыбается, я же как бы безразлично жму плечами.

— Просто любопытно. Ответишь?

— Мама говорила всегда, что карма все возвращает. Я много чего делаю, а такие грехи, боюсь, мне не по плечу. К тому же, мне не настолько скучно, чтобы принимать в этом участие. Устроит? Или разочарует?

Ты устраиваешь меня полностью. Это все, что я хочу сказать, а еще больше хочу его. Я хочу его. Черт, со мной такого не было никогда. Нет, конечно, он не мой первый мужчина, у меня достаточно большой опыт, не смотря на мой возраст, но он…с ним происходит что-то особенное, что-то совершенно из ряда вон выходящее. Такое ощущение, что каждую молекулу моего тела тянет к его сути, и я мечтаю прильнуть к нему ближе, но бью себя по рукам, вместо этого загадочно улыбаюсь.

— Первый вариант.

— Отлично.

Макс смотрит на меня также долго и проникновенно, как я на него, пока вокруг снуют глупые люди. Из-за них мы не наедине. Из-за них мой мир и моя картинка рябит, но желание от того меньше не становится. Хочется. Действительно хочется плюнуть на все и затащить его куда-нибудь, но снова вместо этого я иду за ним следом. Мы ведь играем. Мы оба знаем, чем кончится наше общение, я уверена, но оба продолжаем прятаться. Он хочет, чтобы я, как все его девушки, пала ниц, но, черт меня дери, я — чемпион по пряткам. Вот так вот!

— Расскажешь про свою маму? — аккуратно прощупываю почву под ногами личным вопросом, на который получаю очередной его долгий взгляд.

Волнуюсь. Вот сейчас станет ясно насколько хорошо за последние полгода мне удалось его притянуть. Расскажет — я выиграла, пошлет — я в пролете. Сердце отчаянно колотится, Макс явно замечает мое волнение и слегка улыбается, потом переводит взгляд на картину, у которой мы стоим. Михаил Врубель. Демон (сидящий), 1890. Мощная работа, отец мне о ней рассказывал. Шедевр русского символизма, олицетворяющий вечную борьбу мятежного духа.

— Это одна из ее самых любимых картин.

— Она любила живопись?

— Она многое

любила. В искусстве мама видела спасение… — тихо говорит, пока я ликую, но внимаю всеми частями тела, не только ушами.

Это очень важно. Чтобы завоевать его окончательно, надо знать, какой была его мама, ведь как и с девочками, мальчики точно также больше расположены к типажу своих матерей. В этом нет никаких подсмыслов, просто мать — это дверь в мир любви, первый и самый верный проводник.

— Она была очень гордой, остроумной и умной, — с улыбкой продолжает, я же делаю заметки в голове, — Многие называли ее холодной, но это не так…Она просто не подпускала к себе каждого, но тех, кого подпускала…они знали наверняка, что она их никогда не бросит. Смелая, ласковая и теплая…

— Ты по ней скучаешь?

Макс грустно улыбается и смотрит мне в глаза, а потом пару раз кивает.

— Безумно.

Меня это трогает. Я тоже скучаю по своему отцу, эта боль резонирует между нами, поэтому, чтобы не скатиться в грусть и печаль, которая точно испортит этот чудный вечер, я перевожу тему. Мы говорим еще и еще, словно какие-то стены между нами рухнули, не полностью, но света теперь гораздо больше, чем тайн и недомолвок. Меня это греет. Я порхаю по зале, наслаждаюсь каждым мгновением и каждым взглядом, его в особенности, ведь он смотрит лишь на меня. И я точно знаю, что сегодня он меня так просто не отпустит…

— Пока? — говорю тихо, сидя в его шикарном БМВ со светлым салоном, который так сильно пахнет им, что у меня бегут мурашки.

Макс молчит. Он словно борется с собой, ведь игра не закончена, и сделай он сейчас шаг, все рухнет. Я это знаю. Но я также знаю, что победа будет за мной. Слегка улыбаюсь, берусь за ручку на двери и уже нажимаю на нее, когда слышу тихий мат, а потом ощущаю хватку на своем запястье.

Да. Так просто он меня не отпустит…Вместо этого Макс разворачивает меня на себя и целует. Страстно и жадно, глубоко. А я улыбаюсь снова и снова…

26; Макс

— Это был наш первый поцелуй…

Я помню. Я хорошо помню этот вечер, он ведь для меня стал началом конца в каком-то смысле, но для нее — это победа. Да, я это знаю и вижу, да и всегда знал и видел, даже тогда. Мы играли в игру, кто сдастся первым, и я сдался, потому что подумал, что у меня будет гораздо больше, чем победа, если я отступлю. Наверно все-таки так и получилось, да и был ли у меня выбор? Наверно нет. Я хотел ее так сильно, что тело скручивало, и ни о чем не мог думать, разве что о ней.

— Ты могла рассказать мне о своей матери, — вместо реакции говорю, а сам покручиваю стакан на подлокотнике и хмурюсь.

Знаю, что не могла. Но могла же. В какой-то момент, когда она поняла, что может мне доверять, а она могла на все сто процентов, Лили могла бы раскрыть карты, но вместо этого она продолжала врать…

— Не могла. Я итак потеряла ради тебя столько…

Резко смотрю на нее, задыхаясь от такой наглости.

— Это ты потеряла?!

— Поверь мне, Макс…да.

— Забавно.