Глобальное потепление
Шрифт:
— Ну да, — хмыкнула Юлька. — Если полный бардак, то женщина виновата. А ничего, что все предыдущие президенты были мужики, при них и началось?
— Ты что, можешь сказать конкретно, когда оно у вас началось?
— Этого никто не может сказать. Уж точно до глобального потепления.
Родное словосочетание зацепило слух, Ливанов даже подумал было, не начать ли обчитывать ее стихами; нет, пожалуй, рановато, после стихов (ливановских ранних и действительно, он знал, неплохих) девушки обычно сразу ложились, срывая к чертям весь увлекательный процесс, — а если вдруг не ложились, становилось еще обиднее. Интересно другое: насколько он успел заметить, и отнюдь не только в этот приезд, банановые вообще напрочь не помнили о глобальном потеплении. Свою перевернутую экстремальную жизнь они принимали как данность, а вовсе не катастрофу, как это было в первые после глобального потепления годы там, в его стране. Действительно, у них все началось раньше — распад, развал, бардак — потому и не заметили, наверное, как следует, что к тому же еще и потеплело.
А она вот помнит. Даже любопытно.
— Глобальное потепление, — повторил Ливанов, ему нравилось произносить это словосочетание, нравилось, как оно звучит. Хотел свернуть на свою мифическую трилогию, но не стал: говорить о ней абстрактно было неинтересно, а до стихов, как было сказано,
— Тридцать три, — сказала Юлька. — Но, знаешь, дело даже не в этом. Глобальное потепление, оно ведь нам показало, наконец, какие мы есть. И весь ужас в том, что никто не захотел увидеть! Никто ничего не стал менять. Живем, как будто так и было. И я хочу…
Последние фразы Ливанов слушал с неподдельным интересом: надо же, оно, оказывается, что-то пытается соображать, сопоставлять, делать выводы. Наличие у девушек ума, разумеется, в женской лайт-версии, он всегда приветствовал. И тем более досадным показалось, когда она внезапно замолчала, затормозила с разбегу, будто передумала вдруг выдавать государственную тайну. Правильно, усмехнулся Ливанов, вспомнила, что я соловецкий гость, северный сосед. У банановых своя гордость.
— Ну и чего ты хочешь? — подбодрил он.
Вышло даже двусмысленнее, чем задумывалось. Юлька бросила короткий взгляд исподлобья и не ответила. Странно: только что все было на мази, на ускорении, на правильном пути — и вот на глазах отходили контакты, распадались разъемы, разъединялся налаженный было коннект. Ливанов ничего не понимал.
— Знаешь что? — пустил он в ход самое обкатанное, безотказное и ни к чему не обязывающее. — А давай-ка я увезу тебя отсюда. Твоим мужьям чего-нибудь соврем, да они, наверное, и не станут возникать, ты же независимая женщина из независимой страны, правда? И рванем с тобой на Соловки!
Она подняла голову и посмотрела с неожиданным любопытством и надеждой, как будто ни с того ни с сего приняла его слова всерьез. Нет, с этими банановыми определенно ничего нельзя понять, а тем более с их женщинами.
Ливанов положил руку ей на плечо, выдержал мимолетную паузу, застолбив отсутствие сопротивления, а затем привлек Юльку к себе и прижал довольно чувствительно. Она оказалась упругая и горячая, пахнущая солнцем.
Не отстранилась. И это было уже скучно.
Блок: АЛЬТЕРНАТИВНАЯ СЕМЬЯ, хронометраж 8 мин. 30 сек.
Ведущая: Приятно видеть вас снова после рекламы, вы смотрите ток-шоу «Супер-Мост», я, если кто забыл, Юля Чопик. Постоянные зрители в курсе, что героями нашей программы часто бывают не только раскрученные медийные лица, но и нормальные люди. Встречайте в нашей реальной студии Галину Гудзь, простую женщину, которая собралась замуж!
(Аплодисменты в студии.)
Ведущая: Здравствуйте, Галина.
Гудзь (реальная студия): Здравствуйте.
Ведущая: Проходите, садитесь на диванчик. Напоминаю, что в виртуальной студии с нами до сих пор Татьяна Чернявская, известный психолог, консультирующая многих высокопоставленных чинов столицы ее родины. Но, думаю, нашу гостью она тоже не откажется проконсультировать, правда, Татьяна Никитична?
Чернявская (виртуальная студия): Да, конечно, с удовольствием.
Ведущая: Галина, рассказывайте. Когда свадьба?
Гудзь: Двадцатого. Не знаю. Наверное.
Ведущая: А что такое?
ГУдзь: Он сказал, что должен подумать. Я сама виновата, конечно… надо было сразу признаться. Я же ему все время говорила, что он третий! А тут кондишен в гостиной сломался, я сдуру всех мальчиков обзвонила, они и пришли ремонтировать, мужчины все-таки…
Ведущая: Все пришли?
Гудзь: Да. Все шестеро. И Женя.
Ведущая: С ума сойти! Слушайте, Галя, как вы их кормите? У меня двое, и то не успеваю обоим готовить…
Гудзь: Так вы же в телевизоре все время.
Ведущая: Да, наверное, поэтому… Ну, думаю, все уже более-менее разобрались в Галиной ситуации, послушаем комментарий психолога. Татьяна Никитична, что вы об этом думаете?
Чернявская: Ну что вам сказать. Налицо плоды катастрофической феминизации вашего общества. У этой женщины, несомненно, комплекс материнства, который она реализует с мужчинами, видимо, инфантильного склада, каковых у вас в стране подавляющее большинство. А последний, так сказать, седьмой жених оказался мужчиной традиционного воспитания, склонным доминировать. Галине же, по большому счету, нужен еще один ребенок. Отсюда проблема.
Ведущая: Галя, вам ребенок нужен?
Гудзь: Ну…
Ведущая: Кстати, сколько у вас детей?
Гудзь: Тринадцать! И, кажется… ну тринадцать пока.
Ведущая: Все дружно аплодируем Галине!
(Аплодисменты в студии.)
Ведущая: А мы встречаем в реальной студии еще одну гостью: главу Государственного комитета по делам семьи и демографии нашей страны Александру Ворожко! Проходите, Александра Николаевна. Вон туда, на голубенький диванчик.
Ворожко (реальная студия): Здравствуйте. Я хотела бы сразу возразить этой, госпоже психологу. Разумеется, вам у вас там трудно понять, что такое сознательный выбор свободной женщины. Вы это называете комплексами! Тогда как в нашей стране…
Ведущая: Александра Николаевна, я знаю, что именно ваш комитет пролоббировал принятие Закона об альтернативных формах семьи. Во-первых, спасибо от меня лично. Во-вторых, расскажите, что подвигло вас на такую инициативу и как вам удалось провести ее в жизнь? Что вы говорили депутатам?
Ворожко: Если посмотреть демографическую статистику десяти-пятнадцатилетней давности, можно ужаснуться. Нас тогда оставалось меньше, чем двадцать миллионов! И было совершенно очевидно, что социальная реклама…
Ведущая: Помню-помню. «Стране не хватает водолазов!» Дайверов, наверное, имели в виду.
Ворожко:…и прочие так называемые меры подобного толка ни к чему не приведут. Мы стали искать причину тотального падения рождаемости. И мы ее нашли! Все дело в том, что в нашей стране, в условиях кризиса и нестабильности, мужчина категорически не готов становиться отцом более одного, в крайне редких случаях двоих детей. А женщина готова! Для нее материальные и социальные мотивации не стоят во главе угла. Наша женщина…
Ведущая: Ну, лично я знаю многих женщин, которым дети вообще не нужны. Только карьера или всякий там гламур.
Ворожко: Да, эти феминистки!.. Но мы-то с вами говорим о нормальных женщинах. Им надо было дать возможность реализовать свой потенциал в полной мере, и мы ее предоставили. Тем самым укрепив институт семьи как
Чернявская: У вас же больное общество! Неужели вы не видите?
Ворожко: Наша женщина свободна, решительна, социально активна, и при этом она хорошая жена и мать! Но вам, конечно, оттуда понять трудно.
Ведущая: Дорогие зрители, обращаю ваше внимание на то, что все три наши сегодняшние гостьи — женщины свободные, социально активные, хорошие жены, матери и просто красавицы! Ну и я тоже ничего. Увидимся после рекламы.
рубрика: Откровенно
Дмитрий ЛИВАНОВ: «МОЯ ЖЕНА — САМАЯ КРАСИВАЯ ЖЕНЩИНА ИЗ ВСЕХ, КОГО Я ЗНАЮ»
Сегодня в гостях у наиболее откровенной рубрики нашего журнала — Дмитрий Ливанов, писатель, поэт и публицист, человек, каждое слово которого страна воспринимает как руководство к действию, и он вовсю этим пользуется. Мы зададим Дмитрию несколько откровенных вопросов.
— Дмитрий, вы часто пропагандируете в масс-медиа традиционные семейные ценности. Зачем вам это нужно?
— Ну, это же все знают. Мне приплачивают в профильном госкомитете, а также производители сосок и памперсов. Я правильно ответил, вы нечто подобное хотели услышать?
— А если серьезно?
— А если серьезно, то я сам так живу. Человечество просто не придумало более устойчивой и приятной для жизни конструкции, чем семья. А в этой стране тем более только на полигоне семьи, на маленьком таком, локальном полигончике, можно попытаться построить себе небольшое экспериментальное счастье. Разумеется, этого недостаточно. Но я рад, что у меня есть хотя бы это.
— Кто главный в вашей семье?
— Если я скажу, что жена, вы сами же сразу поймете, что я вру. Если скажу, что я, вы обидитесь из женской солидарности. Давайте так: мы с ней разделяем сферы влияния. На ее территорию, во все эти вазочки, коврики, цветы…
— Кастрюли, сковородки…
— Вы отлично ловите мою мысль. Так вот, на территорию жены я не лезу со своим руководством. Даже не заказываю никогда, что мне приготовить на обед. Я все ем. У нее все очень вкусно.
— Сами не готовите?
— Боже упаси.
— А как насчет воспитания ребенка?
— Да Лилька сама нас воспитывает! Это совершенно сформированная личность, очень незаурядная, и я понятия не имею, кто из нас больше повлиял на то, что она такая. Знаете, я вообще не верю в воспитание детей. Помню по собственному детству: в мире есть столько всего, кроме родителей… Как правило, гораздо более интересного. Я считаю, единственное, что мы можем сделать для наших детей — быть интересными им. Тогда и на выходе получим то, что более-менее отвечает нашим представлениям.
— На кого она больше похожа: на вас или на жену?
— На жену, к счастью.
— Почему «к счастью»?
— Потому что это самая красивая женщина из всех, кого я знаю.
— Дмитрий, а ведь у вас, откровенно говоря, та еще репутация…
— Милая девушка, и как вы не побоялись пойти на интервью к человеку с такой репутацией? Мне, кстати, всегда нравились журналистки, с ними есть о чем поговорить, и вообще… Ты после интервью сразу в редакцию или как?
— Я хотела спросить, как жена относится к тому, что у вас столько женщин?
— Сколько? Ты уже подсчитала?
— Нет, правда, она вас не ревнует?
— Я сейчас наговорю тебе кое-чего на твой прелестный диктофон, а ты, когда придешь, расшифруй, распечатай, повесь у себя дома в спальне и учи перед сном. То, что у мужчины есть личная жизнь — это нормально, равно как и то, что он больше зарабатывает, больше пьет, обладает большей грузоподъемностью и, как правило, выше ростом. Но если он при том не полный идиот, то понимает: его семья — главное и лучшее, что может быть в жизни, особенно в этой стране. И женщина, если она не полная дура, тоже это понимает. На полной дуре я бы не женился. А теперь иди, сделай, как я сказал, а потом, когда выучишь наизусть, приходи еще. Может быть, я тогда пожалею, что не могу жениться на тебе.
8. Культурный шельф-2
Вода была прозрачная, гораздо чище, чем обычно на культурном шельфе, наверное, давно не было шторма. А может, и объективно успела очиститься за те десять с чем-то лет, что Юлька здесь не ныряла. Сквозь стекло новенькой маски шельф просматривался четко, до камешка, до обрывков проводов на столбах и битых бутылок на дне.
Правда, пока плыли над спальными районами, смотреть было особенно не на что. Ряды одинаковых многоэтажек темнели дырами бывших окон, обрамленных колышащимися водорослями, сквозь бетонные остовы проплывали туда-сюда стайки мелких рыбешек. Иногда Юльке казалось, будто в подъездах шевелится что-то крупное и жуткое, но это были, разумеется, ее девичьи фантазии, базированные на дайверских байках. Ничего крупнее кефали, отраженной в локальной песенной традиции бывшего областного центра, на культурном шельфе не водилось.
Впереди уверенно греб ластами руководитель экспедиции Юрка Рибер. Рибера Юлька, как выяснилось, прекрасно знала: несколько лет назад они пересеклись на международном саммите, где главы держав беззастенчиво бухали часами напролет за закрытыми дверьми, а журналисты, томясь в ожидании, бухали в вестибюле, что, понятно, весьма сближает. Опознав друг друга (впрочем, не сразу) Юрка и Юлька с воплями кинулись друг другу в объятия и закружились, сотрясая базу; дайверы поаплодировали. Самое смешное, что Ливанову все это заметно не понравилось.
За Рибером плыли с двух сторон, похожие на щуплых бодигардов, а еще больше на свиту крупной рыбы, двое студентиков в цветных аквалангах и семейных трусах, красиво развевавшихся в воде: от гидрокостюмов Колька Иванченко посоветовал отказаться, воды культурного шельфа и так прогревались по самое не могу. Сам Колька порывался держаться впереди, указывая дорогу, но плавал он хуже и потому все время отставал, а Юрка так или иначе не производил впечатления человека, которому надо что-то указывать.
Ливанов то и дело отставал тоже, но по другой причине: ему все было интересно. С людьми, впервые попавшими на культурный шельф, Юлька помнила по себе, оно так всегда. Он совался во все окна, заплывал в квартиры, нырял вглубь к бывшим офисам и магазинам в цокольных этажах, не пропускал ни одной трансформаторной будки с полустертой, полузаросшей ракушками надписью «Не влезай — убьет» на покосившейся дверце. Сколько, он говорил, ему лет — сорок два? — однако на культурном шельфе все благополучно становятся мальчишками. Или девчонками, как вариант.