Глоток мрака
Шрифт:
– Самовлюбленные мерзавцы они, Благие, – сказала Ба. – Я среди них столько зим прожила, за принца их вышла, а все равно они мне не простили, что я похожа на брауни. Пошла бы я в отцовскую родню, в людей, они бы, может, лучше ко мне были. Но кровь брауни побила человеческую, и вот, больше ничего они не видят!
– Твои близнецы обе красавицы, и – кроме цвета глаз и волос – совершенные сидхе. Их считают своими, – заметил Дойл.
– Зато внучку ни одну не считают, – буркнула Ба.
– Верно, – согласился Дойл.
– А задумался ли
Он все еще держал на отлете руку с сияющей ниткой. И что нам с ней делать?
– Свое зовет свое, – сказала Ба.
– Благие разошлись во мнениях, – ответила я Рису. – Кто-то говорит, что раз я смогла помочь паре чистокровных сидхе завести ребенка, то за мной пойдут многие из обоих дворов. А другие уверены, что с моей помощью плодовитыми могут стать только смешанные пары, потому что моя собственная кровь недостаточно чиста.
Дойл поглаживал мне ладонь большим пальцем. Нервный жест, говоривший, что и сам он об этом задумывался. Как там сказала Ба? Свое зовет свое? Может быть, я не настолько сидхе, чтобы помочь чистокровным?
– У тебя кровь, Дойл? – спросил Гален. Шагнув к своему капитану, он дотронулся до его спины.
На пальцах остались красные капельки.
Глава четвертая
Дойл не поморщился, не вздрогнул.
– Всего лишь царапина.
– Но откуда?
– Я полагаю, стекло было покрыто каким-то искусственным материалом, – сказал Дойл.
– И поэтому осколок тебя порезал? – спросила я.
– Обычным стеклом я тоже могу порезаться, – ответил Дойл.
– Но не будь этого искусственного покрытия, ты бы уже исцелился?
– Да, ведь порез небольшой.
– Но получил ты его, закрывая собой Мерри, – сказала Ба очень ровным и почти потерявшим акцент голосом. Если она хотела, она могла говорить без акцента, хотя случалось такое нечасто.
– Да, – согласился Дойл, поворачиваясь к ней.
Она проглотила комок.
– У меня устойчивости к магии нужной нет, чтобы остаться при моей Мерри, верно я поняла?
– Против нас направлена магия сидхе, – сказал он.
Она кивнула, и на лице ее появилось выражение глубокого горя.
– Нельзя мне с тобой остаться, дитятко. Я не выстою против того, что меня заставят делать. Я потому из двора-то их ушла. Брауни там прислуга; пока нас не замечают, нам нечего бояться – но в политику брауни соваться не надо.
Я потянулась к ней рукой:
– Ба, прошу...
Рис встал у нее на пути:
– Не надо пока. Нам бы сначала разобраться с тем колдовством.
– Поклялась бы, что не сделаю плохо моей кровиночке, но когда б не Мра... Если б капитан Дойл не заслонил ее, то я б ее порезала вместо его спины.
– Что же такое предложили Кэйр? – ужаснулся Гален.
– Да то, сдается, что и мне предложили когдато, – сказала Ба.
– А что? – спросил Гален.
– Провести ночку, а если повезет
– Ба, – сказала я. – Не так всё...
– Нет, детка, я знаю, что у меня за лицо, и знаю, что не всякий сидхе его полюбит. Я сама такого сидхе не нашла, но я ведь не сидхе. У меня в жилах кровь двора не бежит. Я просто брауни, которой повезло пробраться наверх. А Кэйр одна из них. Как ей тяжко, бедной, смотреть, как другие – с прекрасными их лицами – берут все то, что ей заказано.
– Я знаю, как это больно, когда двор тебя отвергает, – сказал Шолто, – из-за того, что ты недостаточно хорош для постели. Неблагие бежали от меня в страхе, что нарожают монстров.
Ба кивнула и наконец посмотрела ему в глаза.
– Я жалею, что столько тебе наговорила, Властитель Теней. Я лучше прочих понимать должна, как сидхе презирают тех, кого считают ниже себя.
Шолто кивнул.
– Королева звала меня «Моя Тварь». До встречи с Мерри я был уверен, что обречен стать Тварью, как Дойл стал Мраком.
Он улыбнулся мне с несколько преждевременной, на мой взгляд, интимностью. Как все же странно – забеременеть после одной-единственной ночи. Но с другой стороны, именно это и случилось ведь с моими родителями? Одна ночь утех, и мать оказалась в ловушке нежеланного брака. На целых семь лет, пока ей не разрешили развод.
– Правда твоя, дворы жестоки. Хотя мне думалось, что Темный двор поприветливей.
– Там больше допускается, – сказал Дойл, – но границы есть даже у Неблагих.
– Меня считали живым свидетельством упадка: раньше дети от смешанных союзов наследовали внешность сидхе, – подхватил Шолто.
– А то, что я смертная, сочли свидетельством грозящего сидхе вымирания, – добавила я.
– И теперь именно те двое, кто олицетворял страхи сидхе, возможно, станут нашим спасением, – сказал Дойл.
– Весьма иронично, – заметил Рис.
– Мне пора, дитятко, – сказала Ба.
– Позволь нам прежде разглядеть чары и снять с тебя их след, если он остался, – попросил Дойл.
Она посмотрела на него без особой симпатии.
– Я не буду к тебе прикасаться, – пообещал он. – Это могут сделать Рис и Гален.
Ба глубоко вздохнула, приподнялись и опустились узкие плечи. Потом посмотрела на Дойла смягчившимся, задумчивым взглядом.
– Верно, посмотреть вам надо, потому что вертится у меня мысль: не хочу я, чтобы вы меня трогали. Получается, заклятье застряло у меня в голове, рождая вот такие мысли. Они растут и множатся, затмевая ум и сердце.