Глоток огня
Шрифт:
– Почему?
– Потому что она звонит, чтобы со мной насмерть поругаться. Без звонка же у нее ничего не получится! Нужен, понимаешь, факт ссоры, а тут его нет!
И Вовчик, очень довольный собой, направился к воротам. Рина, уже закончившая писать, сунула блокнот в карман и поспешила за ним. По пути она представляла, что вот какое-то государство хочет объявить войну соседнему государству, а другое государство не принимает посла. И вот посол прыгает перед запертой дверью, мокнет под дождем и мерзнет. Пытается написать «Вам объявлена война!» на бумажке и подсунуть под дверь,
Пока они шли до ворот, Окса вызывала Вовчика еще раз шесть, а потом звонки неожиданно прекратились.
– Ага. Сейчас она перезванивает маме, – деловито сказал Вовчик.
– Чьей, твоей?
– Зачем ей моя мама? Своей маме. Надо же ей хоть кого-нибудь накрутить, пока она вспоминает, где ей зарядить сирина для экстренной телепортации.
– А он у нее разряжен?
– Разумеется. Иначе она давно бы свалилась нам на голову!
Вскоре они уже шли по Копытово. На окраине Рине попалась на глаза сараюшка, из трубы которой сочился дым. Вокруг сараюшки, отыскивая годный к сжиганию мусор, ходила женщина с испитым, опухшим лицом. Рина встречала ее в Копытово и раньше, но почему-то считала, что она бездомная. Впрочем, возможно, так оно и было, потому что сараюшка на окраине Копытово едва ли кому-то принадлежала.
Запомнила же эту женщину Рина потому, что у нее был пес – крупная приблудившаяся дворняга. Умнейшая собака. Они вместе и спали, и ели. Несколько раз Рина видела, как женщина, допившись до бесчувствия, спит на скамейке у остановки, а собака ее греет и угрожающе ворчит, когда кто-то подходит. Вот и сейчас она собирала щепки, а пес ходил за ней как привязанный.
– Видишь эту собаку? – спросила Рина у Вовчика.
– Ну?
– Она управляется глазами, и общение у них вообще на невербальном уровне. Просто единый организм. Мне кажется иногда, что ее ангел-хранитель превратился с собаку.
Вовчик что-то невнятно пробурчал, пытаясь протащить заупрямившегося Фантома в дыру забора и этим сократить путь. Осторожный Фантом, не любящий нестандарта, в дыру не пошел, и пришлось обходить метров за двести, по известному ослику маршруту. Фантом не любил неожиданностей.
Минут через десять они были уже у подъезда писательского дома. Здесь Вовчик остановился и деловито огляделся.
– Так, – пробормотал он. – Осла взяли. Рюкзаки для продуктов взяли. Сами себя взяли. Ну, топаем!
Он открыл подъездную дверь и пропустил вперед Фантома, который привычно затрюхал по ступенькам, поочередно останавливаясь у каждой квартиры. В большинстве случаев им открывали без звонка. Писатели как-то неуловимо ощущали приближение ослика. Одни бросались его гладить сразу. Другие долго мялись и блеяли, притворяясь, что пишут сами, а их интерес к крылатому копытному носит сугубо природоведческий характер.
С писателями Вовчик вел себя без церемоний. Сказывался большой опыт общения и знание контингента. Подходил и, решительно дернув дверцу холодильника, заглядывал внутрь. При этом Рина всякий раз вспоминала
Опыт Вовчика простирался так далеко, что он ухитрялся усмотреть даже то, что было упрятано очень далеко.
– Это что там у вас из пакетика торчит?
– Майонезик, изволите видеть! – с готовностью отвечали ему пишущие про заек.
– Нет, другое. Такое вот красненькое! Не икра, нет?
– Что вы! Какая икра в наше кризисное время! Это кетчуп! – блеял писатель, ухитряясь одновременно жадно тискать шею осла.
Вовчик деловито хмыкал и, прихватив кетчуп, сгружал в рюкзак консервы, причем нередко внимательно проверял дату. Не у всех, но у некоторых проверял.
– А то есть тут некоторые… хитрые… – намекал он грозно, и писатели смущенно опускали глаза.
Потом Рина с Вовчиком поднимались на следующий этаж.
– Кто там? – пугливо спросили из-за обитой кожзаменителем двери.
– Осел! – простуженно сказал Вовчик.
За дверью задумались. Потом пропищали:
– Хорошо, возможно, я вам открою. Только проводите его быстрее, чтобы не было сквозняка!
Вовчик шепнул на ухо Рине:
– Вечно с ним так. Без двух шапок на улицу не выйдет! А пишет про спецназ. Как-то почитали его с Оксой, так едва в живых остались! На каждой странице треск позвоночников и разрывы снарядов!
В квартире напротив обитала грузная дама, курящая трубку. Она опустилась перед осликом на колени и, обняв его за шею, пророкотала басом:
– Ну, здравствуй, друже! Поможешь с финалом романа?
Вовчик открыл холодильник. В холодильнике у дамы был только холод.
– А где еда? В прошлый раз хоть вареная картошка была! – спросил он, но робко, потому что даму с трубкой, видимо, побаивался.
– Увы, дорогой мой, я ее съела. В каждом писателе и актере живет противный капризон. Ему очень трудно быть хорошим человеком… Ну все, прочь-прочь, уводите осла! Мой роман, кажется, дозрел!
На четвертом этаже ослик Фантом, привычно толкнув мордой незапертую дверь, прошел в квартиру и, обжевывая висевшие пузырями обои, направился на кухню. Рина и Вовчик следовали за ним. По кухне в тельняшке бегал писатель Иванов, дергал себя за бороду и очень пугал своего соседа – толстенького положительного поэта Лохмушкина, пальцы у которого были похожи на перевязанные веревочкой сосиски. Не верилось, что это автор трепетных стихов, каждая строфа в которых – как обнаженный нерв.
Иванов козликом скакал по кухне и, почесывая поочередно то бороду, то мохнатую грудь под тельняшкой, вопил:
– Значится, так, Лохмушка! Делаем музоловки! Эту вот коробку подпираем палкой! Под коробку кладем морковь! Муза истории Клио сунется за морковкой, а мы ее – чпок! – коробкой! Она, конечно, трепыхаться начнет, а мы ей: «Цыц! Возжелала морквы, неверная? Трепещи!»
– Не трогай коробку! Она из-под нового принтера! – пискнул Лохмушкин.
– Руки прочь!.. Думаешь, я себе эту музу оставлю? Воинову подарю! Он хорошо пишет, но сюжеты у него рассыпаются!.. А это у нас что?
– А то ты холодильник не узнал! – безнадежно сказал поэт.