Глоток огня
Шрифт:
– Правильно, Лохмушка! В него мы запрем Мельпомену! Только она полезет за сардельками, а мы ее – чик! – и прихлопнули! Только сардельки должны быть отгрызены, чтобы Мельпомена ничего не заподозрила.
Писатель Иванов отгрыз крепкими зубами половину сардельки и мигом проглотил. Поэт ужаснулся:
– Что ты делаешь, безумец? Зачем ты ешь сырые сосиски?
– Для искусства ничего не жалко! А тебе мы поймаем Эвтерпу! Пусть муза поэзии штопает носки! Мы б и Терпсихору отловили – но куда она тебе с твоим плоскостопием?
Тут Иванов увидел ослика
Вовчик озирался и, к удивлению Рины, почему-то медлил складывать в рюкзак консервы.
– А где… У вас же вроде еще один был? Пишущий? – спросил он.
Лохмушкин и Иванов переглянулись. Иванов стал серьезным, и его лицо даже ухитрилось приобрести мудрое выражение.
– На пятый этаж переехал. Сам захотел. Мы к нему ходим каждый день. Неважно там все. Умирает он.
– Как умирает? – не поняла Рина.
– Как все люди умирают. Ему остался месяц. Ну от силы полтора. И вот он переехал на пятый этаж, сидит в четырех стенах и как дикий дописывает какой-то роман для умирающей девушки. Боится не успеть высказать что-то очень важное, чтобы она прочитала.
– И девушка умирает? Что, тоже через месяц? – ошеломленно спросила Рина. Для нее это звучало как бред, но где-то в глубине бреда безошибочно определялась правда.
Иванов махнул рукой. Было заметно, что он не хочет это обсуждать. А Лохмушкин – тот вообще едва ли не за холодильник спрятался.
– Нет, там не то чтобы через месяц… Там непонятно… Может, и обойдется, – неохотно сказал Иванов. – В общем, сложно все… Зайдите к нему!
– А как этого писателя зовут? Ну который умирает? – спросила Рина, поднимаясь вслед за осликом на пятый этаж. Она испытывала странную робость и старалась подниматься как можно медленнее.
– Воинов, – сказал Вовчик, всех тут знавший.
Он немного помялся у дверей, набираясь храбрости, кашлянул в ладонь и позвонил.
Им открыл высокий человек, тоже бородатый, как и Иванов. Только у Иванова борода была дикая, растущая одновременно и из шеи, и из носа, и из ушей, а у Воинова бородка была слабенькая, реденькая, точно сплетенная из отдельных ниточек.
К удивлению Рины, Воинов не выглядел умирающим. Он не лежал в кровати, и к нему не вели капельницы. Он стоял, опираясь на палку, и смотрел на них. Ощущалось, что стоять ему тяжеловато, но не настолько, чтобы на лице отражалось какое-то героическое преодоление.
– Осла я гладить не буду! – сказал он, отступая чуть назад, потому что Фантом потянул к нему морду, проверяя нет ли в карманах чего вкусного.
– Почему? – спросил Вовчик разочарованно. Ему хотелось сделать для Воинова что-то хорошее.
– Потому что осел – это другое, – тихо сказал Воинов. – Раньше гладил, а теперь понял, что осел – это совсем-совсем иное. Может, он и неплох, но для чего-то самого важного он абсолютно не подходит.
Он повернулся и пошел в комнату. Дверь в нее была прикрыта. Не удержавшись, Рина заглянула
– Вы тут работаете? – спросила Рина, хотя это было абсолютно очевидно.
– Ну да.
– А флешка? Вы сохраняете на флешку?
– Зачем?
– Ну, жесткий диск может полететь. Пропадет все.
– Да нет, – ответил Воинов рассеянно и, перевернув клавиатуру, подул, вытряхивая крошки. – Когда-то сохранял, трясся, суетился, а теперь нет. Писатель должен быть готов писать вилами по воде или пальцем по песку. Если хотя бы на миг усомнишься, что это не так, то все – смерть. Радость творчества – это когда пишешь вилами по воде и не боишься, что это исчезнет… Ну все, уводите осла!
– Если что-то будет нужно, вы это… скажите! – крикнул Вовчик уже с лестницы.
– Хорошо! – рассеянно отозвался из комнаты Воинов. Ощущалось, что он уже сидит за столом и печатает.
Вовчик и Рина вышли из подъезда. Рина кренилась под тяжестью перегруженного продуктами рюкзака.
– Вот она – жадность! Зачем ты набрала столько гречки? – укорил Вовчик, подпрыгивая, чтобы утрамбовать свой не менее увесистый рюкзак.
– Я набрала гречки?! Не ты?! Я?! – вскипела Рина.
– А кто? Хотя и писатели тоже хитрые. Небось черной икры никто не сунул, только баклажанную… Ладно! Давай перегрузим, а то ты сейчас по уши в асфальт уйдешь.
И, смилостивившись, Вовчик наполнил продуктами громадные карманы, с двух сторон крепко пришитые к попоне ослика Фантома. Ощущалось, что у Насты и Вовчика вопрос доставки продовольствия в ШНыр продуман в деталях.
– Я тебе должен был про что-то напомнить! Только я забыл про что! – вдруг сказал Вовчик.
Некоторое время оба вспоминали, а потом вспомнили, что надо купить лампочки.
– Кажется, десять по сто ватт! Или сто по десять ватт! – засомневалась Рина.
– Темень! По десять ватт не бывает, – заявил Вовчик. – Давай я сам куплю! А ты осла в ШНыр веди! Захвати мой рюкзак!
И он умчался. Рина оценила его хитрость. Куда приятнее идти в ШНыр налегке с несколькими лампочками, чем тащить два рюкзака и вести осла, который, несмотря на свою крылатость, характер имеет вполне соответствующий.
Рина попыталась остановить Вовчика, да куда там. Делать нечего. Пришлось связывать рюкзаки между собой и грузить на Фантома. Пока она его навьючивала, несколько раз ей пришлось о него очень основательно потереться, и теперь ей бредилось романом на греческую тему:
– Где-то тут был троянский конь! Никто не видел? – спросил хитроумный Одиссей, разглядывая четырехметровый след от ноги титана.
Царь Агамемнон поправил шлем.
– Нету больше коня, – сказал он.
– Ну тогда я пошел к жене. Спешить не буду. Лет через девять дойду, – сказал Одиссей.