Глубина 11 тысяч метров. Солнце под водой
Шрифт:
Я не собираюсь подробно описывать все наши испытательные погружения, хотя у каждого из них была своя задача, свои интересные особенности. Всего мы, прежде чем отправиться в экспедицию «Гольфстрим», погружались около сорока раз; то на несколько часов, то на сутки-другие, когда в гавани Палм-Бича, когда в прибрежных водах, а то и в открытом море между Флоридой и Багамскими островами.
Первый выход в море состоялся 27 января 1969 года; программа предусматривала погружение на небольшую глубину. Материковая отмель от Палм-Бича простирается довольно далеко, следовательно, дно понижается очень медленно, и нам пришлось два часа буксировать «Бена Франклина», прежде чем мы достигли устраивающей нас отметки 25 метров. Волнение на поверхности было умеренное, но длинные волны давали
5 февраля мы смогли наконец приступить к более серьезной работе. Идя быстрее, чем в прошлый раз, мы через два часа после выхода из гавани достигли места с отметкой глубины около 150 метров.
13.50. Открыты краны затопления.
13.58. Начинается погружение.
13.59. Глубина 15 метров.
14.00. Глубина 30 метров, так глубоко «Бен Франклин» еще не погружался.
В открытом море вода на этой глубине изумительного синего цвета; солнечный свет сюда еще проникает, однако красные лучи его спектра уже поглощены. Рыб мы не увидели, но тут и там отчетливо выделялись крупинки планктона.
…Работает сонар — устройство, которое прощупывает лучом ультразвука толщу воды перед мезоскафом; если на нашем пути появится какое-нибудь препятствие, эхо тотчас предупредит нас об опасности. Сейчас мы наблюдаем в 100 метрах множество «целей». Мы еще не освоились с сонаром и не можем точно определить, что это за цели. Скорее всего рыба, и не исключено, что крупная — рыба-меч, марлин, барракуда — желанная добыча флоридских рыбаков. В иллюминаторы ничего не видно, но сверху передают, что вокруг нашего обеспечивающего судна «Грифон», престарелого траулера, временно предоставленного нам компанией «Рил Эйт», ходит акула.
Один из тиристорных преобразователей капризничает. Капитан предусмотрительно решает вернуться на поверхность, чтобы наладить его.
В 15.00 снова уходим под воду.
В 15.02 мы на глубине 30 метров. Дон Казимир получает с поверхности разрешение идти дальше, и «Бен Франклин» продолжает погружаться. 40 метров… 50 метров… 60 метров… 100 метров. Маленький крабик, всего несколько сантиметров в ширину, снует перед нашим иллюминатором. Каким огромным должен ему казаться океан! Плывут длинные цепочки планктона. Здесь намного темнее. Мы приближаемся к дну на глубине 165 метров. Кругом царит полный покой. Но садиться на грунт нам еще нельзя. Сперва мы обязаны всплыть на поверхность. Вот ведь досада! Во всяком случае мы убедились, что двери и стык двух главных секций не пропускают ни капли воды.
В 16.00 мы снова покачиваемся на поверхности. После часового перерыва в третий раз за день уходим под воду. Погружение длится около четверти часа; на этот раз «Бену Франклину» разрешено сесть на грунт.
Вода прозрачная, но сейчас уже довольно темно. Еще бы: зима, вторая половина дня. Все равно чудесный вид… Вокруг меня опять море, настоящее море, изумительная чистая вода. Много живности — тонконогие крабы шириной 10–15 сантиметров, маленькие каракатицы. Ощущается течение. Судя по компасу, нас сносит на юг. Приливно-отливное течение? Местное завихрение? (Гольфстрим совсем рядом.) Или противотечение, о котором сообщали некоторые наблюдатели, в том числе работавшие на борту батискафа «Алюминавт»? Трудно ответить на этот вопрос, трудно даже определить скорость потока, потому что у нас еще нет на борту нужного прибора. Дон Казимир считает — три узла, Эрвин Эберсолд — два. Инженер Алан ван Вееле, великий любитель точности, согласен с Доном Казимиром. Лично мне кажется, что скорость течения не больше 3/ 4узла, ну от силы один узел. Полчаса спустя его направление меняется. Теперь око идет с востока. Глубина по нашему стандартному манометру 160 метров. С поправкой на сжимаемость воды, а главное — на соленость получится около 152,4 метра. Ал ван Вееле установил точный манометр, работающий по принципу тензометра; иначе говоря, прибор регистрирует, как меняется электрическое сопротивление пластины в связи с ее механической деформацией, которая вызвана давлением
В 20.00 я заступаю на вахту вместе с Гарольдом Дорром; остальные могут несколько часов поспать.
Ничего примечательного, если не считать косяка каракатиц длиной 10–20 сантиметров, да опять изящные крабы бродят по песку, оставляя аккуратные следочки. Вероятно, это голубые крабы, о которых известно, что они обитают в основном возле устьев рек, а зимой уходят туда, где поглубже. Последние членики задней пары ног у них уплощены, чтобы удобнее было плавать. Похоже, наши светильники их беспокоят, может быть даже пугают. Когда включаешь прожекторы, в поле зрения множество крабов, но они постепенно рассеиваются и исчезают. Выключишь все огни — крабы мало-помалу возвращаются, и, когда опять зажжешь свет, их вокруг мезоскафа тьма-тьмущая. Им невдомек, что солнце их кормилец, а к искусственному свету они относятся неодобрительно. То же можно сказать про маленьких юрких каракатиц, которые охотятся на причудливых рыбешек. Снова и снова много раз подряд наблюдаю одну и ту же сценку. Тонкая, почти прозрачная рыбка медленно плывет в толще воды, потом вдруг переходит в «штопор» и зарывается в песок, а в ту самую секунду, когда она появляется вновь, ее хватает стоящая наготове каракатица. Как это объяснить? Что ни погружение — больше вопросов, чем ответов…
Гидроакустический телефон работает хорошо. Голоса с поверхности звучат четко и ясно. В 4 часа утра течение идет с севера. Не думаю, чтобы мы вошли в Гольфстрим; скорее всего это приливно-отливное течение. Чтобы как следует разобраться, надо провести здесь несколько дней.
В 4.30 моя очередь отдыхать. А уже в 4.55 меня поднимают. Дон Казимир решил всплывать раньше намеченного. Один из преобразователей что-то дымит — уж не горит ли? Первым делом Дон разбудил Эрвина Эберсолда:
— У тебя под койкой пожар.
— Да? — буркнул Эберсолд, собрал свою постель, перешел на другую койку и продолжал спать.
Спешить особенно некуда, поэтому мы сперва вызываем по телефону поверхность и просим разрешения всплыть. Это не просто формальность, нам нужно убедиться, что поверхность свободна и мы не рискуем с кем-нибудь столкнуться.
«Грифон», который ни на миг не выпускает нас из своего поля зрения (его шумопеленгаторы ловят звуковой импульс, посылаемый нами каждые две секунды), отвечает. Слышим голос Эла Кана, вахтенного инженера.
— Порядок. Поверхность свободна. Можно всплывать.
Сначала продуваем цистерны, избавляясь от 750 килограммов балласта, которые придавали нам отрицательную плавучесть. Затем, как это предусмотрено программой испытания, отдаем весь аварийный балласт, чтобы проверить, как поведет себя «Бен Франклин» при быстром всплытии. Ничего не скажешь, хорошо пошли — больше 2 метров в секунду! И никаких толчков, никакой вибрации — полный покой. В 5.21 выходим на поверхность, в 5.24 мы уже на мостике. Погода отличная, ясно видим поодаль огни «Грифона». Через полчаса рассветет, в 10 часов утра мы будем в Палм-Биче.
Через неделю мы снова отправляемся в путь, теперь предстоит провести на разных глубинах опыты, связанные с прочностью корпуса. Я уже говорил об устройстве, которое для этого применяется, но о нем стоит рассказать подробнее.
Сопротивление электрической цепи прямо пропорционально длине (l) проводника, помноженной на коэффициент, который определяется родом проводника, и обратно пропорционально его сечению (s). Зная удельное сопротивление данного металла, можно вычислить отношение l/s. Укрепим тонкий провод — резистор, характеристика которого нам известна, скажем, на стальной пластинке. В зависимости от давления пластинка будет прогибаться, а резистор, прикрепленный к ней, сжиматься или растягиваться, а это отразится на его электрическом сопротивлении. Сопротивление определяют мостиком Уитстона, вносят поправки (в частности, на температуру) и узнают деформацию. А по ней, зная коэффициент упругости (для корпуса нашего мезоскафа он составлял постоянную величину), рассчитывают механическое напряжение.