Глубина
Шрифт:
Потом он стоял на берегу, из-под ладони наблюдая за водой. Вдруг что-то узкое быстро вспороло воду — зеленая длинная щука метнулась в воздух, выбросилась на мель. Суматошно, будто вода жглась, запрыгали еще две рыбы, затихли в середине круглые, белобокие. Затем сильно, разом зарябило — заплясала, хватая воздух ртами, мелкая рыбешка, подныривала, но какая-то сила выталкивала ее, клала на бок. И плеск стоял как от сильного дождя.
— Переборщил, — сказал Леха, сплюнув. — Дай ведро.
Он спихнул баллон на воду, лег на него животом, набычившись, пытался охватить взглядом всю рыбу, подсчитать.
— А говорят, рыба перевелась, — сказал он. — Уметь надо.
—
— Не знаешь или притворяешься? — Леха заплыл на середину.
Грахов не знал и, кажется, знал; пахло чем-то знакомым, но Грахов, теряясь при каждом стуке, с которым падала рыба в ведро, не сразу признался себе, что запах этот слышал в своем институте, в химлаборатории.
— И много препарата надо? — крикнул Грахов, чтобы меньше слышать предсмертный рыбий плеск. — Доза какая?
— Вроде все вы чокнутые, ученые, — раздумчиво и охотно проговорил Леха. — Изобретаете разное, а как в деле употребить — ни бельмеса. Понятно, не для этого изобретали, паразитов этой штукой морят. Клещей всяких. — Он подкидывал на ладони рыбу, взвешивал, кидал в ведро. — А я не дремлю, кумекаю, брат. Врать не буду, не я первый пробую. Застукал прошлой осенью двоих, раскололись. А ваш брат, он сам придумывает, сам же рот разевает.
— А если нас теперь застукают, — встревоженно сказал Грахов.
— Рыбнадзор, что ли? Смеешься? Бог не выдаст, свинья не съест. Свидетелей нет, лошадь не в счет.
Оставшись один, Фаворит в трех шагах от берега тосковал по воде. Привязали его к машине с подветренной стороны, и на Фаворита несло всю вонь мотора. Походив челноком вдоль самосвала, Фаворит вытянул шею над капотом. Леха как раз швырнул рыбу в ведро, загреб короткими руками к другой, подплыв, поднял ее из воды, решил, что мелковата, отбросил и нацелился на третью. Временами река вскипала и, будто из кипятка, выбрасывались в воздух очумелые рыбы. Затихнув, живой плеск снова возникал, разрастался, и вода шла кругами, качая молодой камыш. Фаворит слышал то, чего не могли слышать люди: рыбьи голоса.
Сильнее всех кричала щука, лежавшая близко на мели. Узкий костяной лоб, обсохнув на солнце, почернел, выпуклые глаза подернулись серой пленкой, но рыба еще жила.
Грахов давно уже посматривал на нее, вид большой рыбы пробуждал в нем затаенный инстинкт — легкая добыча сама лезла в глаза. Подобрав тяжелую головешку, он мелкими осторожными шагами сошел вниз. Высоко поднимая ноги, чтобы не шуметь, подобрался к щуке сзади, ударил.
Обозначился в воздухе запах холодной крови, отпугнул Фаворита. Отойдя за машину, он посмотрел в дальний конец старицы. Там раздольно зеленел луг, гладко, как бархат, одевал пологий спад холма, упирался в дрожащую голубоватую линию леса; от него, видел Фаворит, отделились, медленно двинулись пять-шесть точек. Табунок!
Люди не заметили, как обрадовался Фаворит.
— Ого! — откликнулся Леха на удар Грахова. — Во крокодил!
Убитую рыбу Грахов вынес на берег, аккуратно положил на траву.
— Дрова тащи! — крикнул Леха. — Уха будет мировая.
Он плыл к берегу, отгребая рыбу руками, как шугу. Мелкота пугалась, билась еще, но крупная рыба уже не шевелилась, спала мертвым сном.
Грахов огляделся. Берег вдоль воды и далеко кругом не был девственным. Горючего мусора валялось много. Сначала Грахов пошел по кострищам, приносил и складывал возле машины головешки, доски от ящиков, коробки. Два раза он замечал, как смотрит на него Фаворит, кивал головой, обещая заняться им, снова уходил. Набрел на старую одинокую иву. Огромным черным ртом открылось внизу обугленное дупло. Огонь прожег ствол изнутри,
Леха быстро запалил костер, сел круглой спиной к огню, перебирал рыбу. Самую крупную отбрасывал, швырял в камыш без досады, словно спал и не видел, что делают руки. Грахов прибавил шагу, ступал нарочито громко. И Леха отозвался:
— Крупная, гляди, моментально дохнет. Во какая отрава. Чтобы крупную в пищу пускать, содовой раствор надо иметь. Забыл я это дело. Три процента соды, остальное вода. Так вот и ученым сделаешься…
Грахов разделся, отвязал Фаворита и повел берегом, отыскивая удобный спуск. За обгорелой ивой Фаворит сам высмотрел хорошее место, скользнул к воде, с ходу погрузился в приятную прохладу. Грахов едва поспевал за ним.
— Слушай, — окликнул Леха с берега, — заплыви-ка туда, где травили. Покидай рыбу покрупнее в камыш! Едут сюда…
7
Две машины — «Волга» и «Москвич» — проехали за иву, остановились. Проводив каждую взглядом, Леха ждал, когда выйдут из каждой, чтобы не гадать потом, кто приехал. Леха считал — четыре молодые пары. Вся компания, пока Леха настроился угадать, опасна ли она, быстро разделась. Девушек Леха начал путать: были они почему-то на одно лицо, он смог отличить друг от друга лишь парней — по росту, еще по голосам. Даже Леху поразило, как все вместе — парни и девушки — двигались скупо, слаженно, составляя единое, заученно обживающее берег и воду.
Запел радиоприемник, затрещал, пустив первый дымок, костер, зазвенела посуда. Деловито, быстро осваивались.
Леха успокоенно улегся возле костра. Тихонько свистнул, махнул Грахову рукой: все в порядке.
Перестав понукать лошадь, Грахов ослабил намотанную на запястье корду. Фаворит облегченно отвалил от дохлой рыбы, от гиблого места, повернул и будто погнался за глотком чистого воздуха. Грахов испуганно прильнул к пыльной его, шершавой шее, почувствовал, как перекатываются, ускользают, играют мышцы коня, сливаются с водой, тоже упруго заигравшей. Отплыв подальше, Фаворит выпустил длинный сырой вздох, сбавил ход, слушал тихие всхлипы в камышах.
С берега повалили два дыма, тяжелые, соединились с водой, стлались, нагоняя Грахова и Фаворита. Лошадь закрутилась, снова устремилась к свежему воздуху, но Грахов, боясь упустить ее, завернул на берег. На мели отдышались, постояли, оба не желая расстаться с водой — она была теплее воздуха. Подождав, пока Леха появится из дыма, Грахов спросил:
— Мыла у нас нет?
— Нет, — сказал Леха, ныряя в дым.
Грахов набрал мягкого сочного ила, стал натирать лошади бок. Досадливо бросил — ил отваливался, сочился по шерсти, не цепляясь за нее.
Отделившись от компании, шли берегом две девушки, важно и гордо несли легкие головы. Плотные, сильно тронутые загаром ноги ступали на траву небрежно, уверенно.
Грахов с надеждой, что они-то выручат, мучительно готовился окликнуть их. Потом насторожился. Что-то в их неслышно скользящих фигурах, в тусклых, будто невидящих глазах оскорбило Грахова; вдруг он догадался, что это — холод, примораживающий сердце, подобный тому, каким охватывало и его, Грахова, сердце, когда он не замечая ничего живого рядом, везде только сам себе виделся. Девушки проходили мимо с нарочитым равнодушием, давая сколько угодно дотрагиваться до них глазами; вот они какие красивые, щедрые.