Глубинка
Шрифт:
прочел Гошка. — За Женьку!
Тамара дунула на одну плошку, на другую, погасила. Остались гореть только свечки. Выпили, помолчали. Зыбкие язычки свечек скудно высветлили стол, дальше — темнота. Только из дырок печной заслонки протянулись и шарят
— Третий раз весну встречать будем, — пощипывая струны, проговорил Гошка. — Ангара, набережная, тополечки в листочках. Первые, клейкие. Это раз! — Гитара в его руках взрыдала. — В Усть-Куте, на базе, то же самое. Это два!.. Теперь здесь сидим…
— Это три! — подсказал Женька.
— …ждем. Три пока отставить. — Гошка тряхнул гитарой, склонил ухо, прислушиваясь к отлетающему стону.
— Ужас какой-то! — Тамара хрустнула пальцами. — Ждать, бесконечно ждать!.. Ведь сидят же счастливчики в камералке, работают до пяти, отдыхают по-человечески.
— Купаются в Лене, — подзудил Женька, — на лодочках катаются, цветы собирают, танцы, кино, занавеской закрыто окно. А между прочим, полевую надбавку за «тяготы и лишения» получают, как и мы, грешные.
— Это несправедливо! — вспыхнула Тамара. — Просто жестоко по отношению к полевикам!
Гошка похлопал ладонью по гитаре:
— Боже, что у нас за разговоры? Или жалуемся, или ругаем.
— Надоели друг другу, вот что, — заключил Женька. — А ведь всего второй месяц мордой к морде!.. Что же те вытворять начнут, которым от Земли — да к другим планетам?
— Не надо. — Тамара поймала его за руку. — Гоша, играй.
— Что за аналогия, студент? — с усмешкой спросил Гошка. — Туда пошлют парней покрепче нас. Во всех измерениях.
Он полуобернулся к Тамаре и, чуть трогая струны, запел, как заговорил:
Ты со мной не добрей и не строже, стал я вроде не к месту заплаткой. Каждой ночью по новой пороше подхожу я к твоей палатке. С кем смеешься ты в ней, нехорошая? Будто сыплешь на блюдечко грошики…Сергей осторожно поставил кружку на стол, подпер голову ладонью. Вера не знала, куда деть руки, сидела тискала платочек, словно приготовилась плакать.
…Над следами большими и маленькими я стою, заметаю их валенками. Но на грудь мою бросится, рада мне, твоя лайка по кличке Маршрут. И обида десантником падает, не успевшим раскрыть парашют…Тамара не мигая глядела на Гошку, и в глазах ее, набухших слезами, стояли маленькие свечечки. Он столкнулся с ее взглядом, спросил:
—
— Не знаю. — Она смотрела сумеречно, будто сквозь Гошку. — Какой он?
— Не бывал. — Он отвел глаза. — Не это важно. Главное, что он есть, этот мыс Надежды. Мы побываем на нем.
— Тамара, не езди, — вмешался Женька. — Ты и все мы давно уже сидим на этом мысу. И если не прилетит завтра вертолет, тогда… А что тогда?
— Начнем всей оравой таять снег в ведрах и сливать с горы, — мрачно пошутил Гошка.
— Ой, чо придумал-то! — ужаснулась Вера. — Долго ведь, и одно баловство.
— Разбаловались, факт! — Сергей погрозил кому-то пальцем. — Нужна р-рука…
Гошка поднялся.
— Соотрядники. — Он поочередно оглядел всех. — Что-то у нас невеселое веселье. Чего-то в нем нету.
— Нету! — снова подхватил Сергей и утвердительно клюнул носом. — Дело дрянь, а нету.
Тамара поднялась тоже. Гошка повертел гитару, подумал и бросил ее на спальный мешок.
— Пошли, — он подал Тамаре руку. — А ты сиди, сиди! — замахал на Веру. — Мы вдвоем на звездах погадаем.
— Вера, садись, — Женька усадил повариху на место. — Выпить есть чего, поговорить о чем найдется. Чего разбегаетесь?
Гошка накинул на плечи Тамаре меховую куртку, поднял воротник.
— Как интересно — на звездах. — Из меха воротника она ясно глядела на Гошку. — И сбывается, веришь?
— Верую и тебя научу, — пообещал он. — Без веры нельзя. — Легонько потрепал ее за шею, подтолкнул к выходу.
— Мы вернемся, — неуверенно пообещала Тамара имениннику.
Гошка пропустил ее вперед, задержался у выхода.
— Студент, если ты вдруг полетишь туда, — он ткнул пальцем в небо, — никого из нас не бери. Завалим экспедицию. Там не месяц быть мордой к морде, а го-оды.
В палатке у рабочих было весело. В ней раздавались взрывы хохота, нестройно взвивались и скоро глохли песни. Николай с Васькой уже давно стояли на верхнем урезе снега, отойдя от своей палатки настолько, чтобы им не мешал подгулявший хор, и прислушивались к тому, что происходит в жилище ИТР. Яркая луна притушила своим сиянием далеко вокруг звезды, и только у самого горизонта, куда от ее нестерпимого света отхлынула темнота, они слезливо перемигивались. Всюду за подсиненными снегами радостно вскрикивали белые куропатки, со вздохами оседал подмытый талыми водами наст.
Неспокойно было на сердце Николая. Он третий сезон работал по геологическим партиям и представление о таежных переходах имел. Предложение Хохлова уйти на базу пешком встретил с усмешкой, но во время разговора с начальником промолчал, не решился на открытый конфликт с бригадиром.
— Что-то замолчал, — сказал Васька, глядя на итээровскую палатку. — А поет душевно и на гитаре лабает вот так. Пойдем завалимся спать, что ли.
— Постоим чуть-чуть, поболтаем.
— О чем еще?