Глубинное течение
Шрифт:
— По-моему, вы оба ерундой занимаетесь. Два прекраснейших человека на свете, просто представить себе невозможно, что между вами могут возникать ссоры!
Николас наклонился и чмокнул девочку в щечку.
— Ах, My, — шутливо вздохнул он, — как жаль, что я не смог дождаться, пока ты вырастешь! Вот ты бы оценила меня по достоинству! К сожалению, под представления Фенелы об идеальном муже я никак не подхожу.
В голосе его звучала скрытая горечь, и девушка чувствовала, что Ник задет за живое, однако найти примиряющих
Фенела собрала со стола принесенные My свертки и направилась к двери.
— Пойду, отнесу их в кухню, — бросила она через плечо, но ей никто не ответил.
В кухне Фенела помогла горничной из Уетерби-Корт быстренько приготовить чай и особенно усердно сервировала поднос с горкой аккуратно нарезанных сандвичей, однако, войдя с подносом в гостиную, к своему разочарованию обнаружила там только My.
— А где Николас? — осведомилась Фенела.
— Уехал домой, — ответила сестренка.
My сидела на стуле у окна, на ее коленях покоилась раскрытая книга, но девушка сразу поняла, что My и не думала читать; она машинально встала со стула, книга с глухим стуком упала на пол.
Девочка приблизилась к Фенеле и голосом чуть громче шепота выговорила:
— Фенела, ведь он ужасно несчастен!
— Кто? — спросила Фенела, хотя прекрасно знала, кого имеет в виду My.
— Николас. Ну почему, почему ты так сурова с ним?
— Знаешь, с тобой я обсуждать подобные вопросы не намерена!
Фенела поправляла чайные ложечки в чашках и старалась не смотреть на сестру.
— Но почему же, Фенела? Почему со мной нельзя поговорить об этом? — обиженно спрашивала My. — Ведь мы всегда все обсуждали с тобой вдвоем, ты и я, а теперь ты замкнулась от меня так же, как и от него. А сама-то вовсе не счастлива, верно? Я же вижу… Я знаю это давно, с того момента, как ты вышла замуж. Но ведь он очень любит тебя, да и трудно найти человека лучше, чем Ник. Ну почему бы тебе не полюбить его?
Фенела резко выпрямилась.
— Не знаю. Сердцу не прикажешь.
— Но можно полюбить постепенно! — стояла на своем My. — И это очень просто — любить людей. Стоит только повнимательнее к ним присмотреться, узнать о них что-нибудь хорошее, и тогда сердце сразу растает, начинаешь чувствовать к ним симпатию… нежность… Ох, я не могу выразить всего словами, но ведь испытывать к кому-нибудь нежность, заботу, доверие — ведь это и значит любить! Разве не так?
— Не знаю, — устало сказала Фенела.
— Допустим, ты любила Рекса, так? — продолжала My. — Все произошло очень быстро и волнующе — встретились, понравились друг другу… и так далее. Я же не слепая! Но, Фенела, ведь ты ровным счетом ничегошеньки о нем не знала и не знаешь, вы даже не успели подружиться как следует, а с Николасом, напротив, стали настоящими друзьями. И вообще, не кажется ли тебе, что твое чувство к Рексу очень похоже на… — девочка
— Придержи язык! — взорвалась Фенела, взирая на сестру полыхающими от гнева глазами и задыхаясь от волнения. — Да как ты только осмеливаешься говорить мне такие вещи! Что ты вообще в этом смыслишь! Ты — сущий ребенок!
Из глаз My хлынули слезы.
— Ах, прости, Фенела! Просто я хотела разобраться и понять… Ведь Николасу так плохо… а я Рекса в деревне видела…
— My, я не в состоянии сейчас говорить на эту тему, — уже более миролюбиво сказала Фенела. — Если желаешь мне добра, лучше не вмешивайся.
— Хорошо, — кивнула My. — Но Николас мне нравится. Я все равно его люблю, даже если ты не любишь… и в один прекрасный день ты об этом пожалеешь! — Слезы градом катились по щекам девочки. Всхлипывая, My направилась к двери. — Ты мучаешь его ужасно! — выкрикнула она напоследок и с грохотом захлопнула за собой дверь.
Фенела стояла неподвижно и пыталась собраться с мыслями. Она чувствовала, что щеки ее пылают, а в сердце появилась странная, ноющая пустота.
Итак, даже My теперь против нее, и не на кого больше опереться, никто не покажет ей выхода из клубка бед и осложнений, в которые она сама себя ввергла!
«Ох, сбегу-ка я с Рексом, и все!» — вяло подумала она, в то же время чувствуя, что это только слова, не подкрепленные реальной готовностью, реальным усилием воли.
Механически-бессознательно она налила себе чашку чаю, и тут из холла донеслись шаги, а через минуту на пороге показался Саймон в сопровождении сестры Беннетт. Прентис рукой нащупывал перед собой путь в пространстве.
— Не надо мне помогать! — скомандовал он. — Я знаю каждую вещь в этой комнате, если только какой-нибудь окаянный олух не передвинул ее! Ты здесь, Фенела?
— Да, я около камина, — откликнулась его дочь. — И чай тоже здесь, подан.
— На обычном месте? — предусмотрительно осведомился Саймон.
— На обычном месте, — подтвердила Фенела, поспешно убирая с пути отца подставку для пирожных.
Саймон без приключений добрался до края софы и осторожно опустился на сиденье.
— Ну как, ловко я справился? — торжествующе вопросил он, довольный как ребенок.
— Ваш отец — лучший из пациентов, каких я когда-либо знавала, — сообщила Фенеле сестра Беннетт. — Одна беда — слишком отважный, самостоятельность любит.
— Ага, это мой обычный недостаток, — миролюбиво отозвался Саймон.
Резко зазвонил телефон. Фенела взяла трубку: звонила ее свекровь. Фенела с минуту послушала, издала слегка удивленное восклицание и вернулась к чайному столику.
— Кто это был? — поинтересовался Саймон.
— Леди Коулби.
— А чего она хотела? — продолжал допытываться Саймон, правда, без особого интереса в голосе.