Глубинный путь

Трублаини Николай Петрович

Я помнил этого физика, хотя и не был уверен, что узнал бы его, встретив где-нибудь на улице.

Мы надели шлемы.

— Вот здесь есть регулятор, видите? — показал нам Самборский черные диски со стрелкой, свисавшие каждому из нас на грудь. — Этим приспособлением можно регулировать число колебаний, которые принимает наше ухо, а также силу звука. Чрезвычайно полезная вещь, так как дает возможность нормально разговаривать здесь во время работы.

Мы с Тарасом немедленно занялись опытами по регулированию звука в наших шлемах и убедились в справедливости слов Самборского.

— А

очки, — продолжал тот, — защищают глаза от песка, пыли, каменных брызг, а также служат светофильтрами, когда слишком сильно светят прожекторы. Ну, теперь мы можем идти дальше. Сейчас вы увидите машину, которая грызет камни, как крот — чернозем, растирает их в песок и одновременно выполняет мелкие работы: под давлением в тысячу атмосфер струей воды режет грунт, и с помощью гигантской вольтовой дуги расплавляет самые твердые породы.

— Так вот оно, чудо землеройной техники! — вырвалось у меня.

— Я не назвал бы его чудом, хотя кое-кто утверждает, что на литостате можно пройти до центра земного шара… Машина, к которой мы приближаемся, одна и самых новых наших конструкций — литостат «С-16».

— А кто ее изобрел? — спросил Тарас.

— Инженеры, — коротко ответил Самборский. — Впервые идею такой машины предложил Ярослав Васильевич Макаренко.

— А что значит «С-16»? — допытывался мальчик.

Но Самборский словно не слышал вопроса и, обращаясь ко мне, сказал:

— Сейчас мы войдем в камеру управления литостата и подробнее ознакомимся с ним. Идемте скорее. Будьте осторожны, не спотыкайтесь.

Не споткнуться было трудно — вокруг лежало множество битого камня, тянулись какие-то шланги, толстые электропровода, телефонные шнуры.

Мы стояли возле цилиндра, который слегка дрожал и грохотал.

— Он не очень шумит, — заметил я.

— А вы бы сняли шлем и послушали без звукофильтров, — сказал стоящий рядом рабочий. — Тут, пока не было этих шлемов, люди просто глохли и срывали себе голос.

Мы поднялись по железным ступенькам в кабину управления литостата и увидели там инженера-механика, руководившего работой этого агрегата. Перед ним находились распределительная доска и телефон, связывавший его с разными отделами, где работали специалисты — электрики, пиротехники, механики.

Самборский кивнул инженеру и несколько минут молча наблюдал за его работой. Инженер то и дело переводил ручку на распределительной доске и говорил по телефону. Он то приказывал усилить сверление, то прекратить его, подавал пиротехникам команду заложить фугасы, командовал: «Взрыв!» Тогда мы слышали какое-то шуршание. Так доносился шум взрыва через звукофильтры шлема. Литостат медленно подвигался вперед.

— Какая его скорость? — спросил Тарас.

— Он мог бы пройти до десяти километров в сутки в твердом грунте, — ответил Самборский, — но сложность туннельных работ, недостаток электроэнергии и необходимость проводить работу широким фронтом ограничивают его скорость приблизительно двумя километрами в сутки. Это

один из самых больших литостатов. Несколько сот меньших работают на строительстве самого туннеля. Там легче работать, так как размер туннеля не такой большой, как здесь. Но и там из-за недостачи электроэнергии невозможно целиком использовать эти аппараты. Потому мы и спешим с сооружением электростанции. Вообще успех строительства зависит от того, как быстро мы сумеем дать ему нужное количество электрической энергии. Здесь наши литостаты уже заканчивают работу. Дней через десять мы начнем установку и монтаж пятидесяти турбин по двести тысяч киловатт каждая, а через месяц сорвем перегородку, которая отделяет Байкал от подземного русла. Тогда вода из озера хлынет сюда, под Байкальский хребет, и в августе мы обеспечим строительство нужным количеством энергии.

Слушая этот рассказ, я зажмурил глаза. Все услышанное и увиденное проносилось в сознании, как сон.

Мы вышли из мощной машины и снова очутились на твердом грунте подземелья. Самборский оставил с нами рабочего-монтера, копавшегося в телефонных проводах, а сам пошел посмотреть, как отгружают раздробленную породу.

Тарас долго разглядывал литостат снаружи, и его внимание снова привлекла небольшая белая надпись на стенке машины.

— Товарищ, — обратился он к монтеру, — может быть, вы знаете, что значит «С-16»?

Монтер наворачивал на провод изоляционную ленту. Он засмеялся и ответил:

— «С» — это первая буква фамилии конструктора машины, а цифра указывает номер конструкции.

— А кто же конструктор?

— Разве вы не знаете? Он ведь только что был здесь.

— Самборский?

— Да.

Мы с Тарасом переглянулись.

— Будем ценить его скромность, — сказал я мальчику.

— Вот посмеюсь над ним, когда будем в Иркутске! — захлопал в ладоши Тарас.

Когда инженер вернулся, мы ему ничего не сказали.

Подъехала электродрезина. Наконец шоферу удалось пробраться сюда.

Был уже первый час ночи. Только что приступила к работе новая смена рабочих. Наш проводник правильно заметил, что пора ехать спать.

Назад двигались еще быстрее, так как дрезина стала на рельсы и катилась вслед за длинным поездом с породой. Поезд мчался со скоростью, не меньшей чем семьдесят километров в час. Ветер овевал наши лица, черные тени вагончиков бежали впереди. Над нами нависал скалистый потолок. С грохотом и бряцанием проносились встречные поезда с пустыми вагонетками. В стенах туннеля появлялись и сразу же исчезали глубокие темные выемки, казавшиеся дорогами в таинственное подземное царство.

Тарас устал, его голова легла мне на плечо, и, когда дрезина остановилась возле подъемной клети, мальчик уже крепко спал.

— А знаете, Макаренко хочет забрать его от Аркадия Михайловича к себе на всю зиму, — сказал я Самборскому. — Старик жаловался. Не хочет отпускать. А мальчик, кажется, согласен.

— Да? — недовольно проговорил инженер. — Этого делать не следует. Вы поддержите Аркадия Михайловича и помогите ему уговорить Тараса остаться у него.

— Вы против того, чтобы Тарас… Почему?