Глубокие раны
Шрифт:
Боденштайн рассматривал снимок. Подруга Ютты выглядела как фотомодель. По сравнению с ней Ютта тех времен выглядела как серая мышь. Боденштайн ткнул пальцем на другую фотографию, на которой молодая Ютта была изображена с мужчиной примерно ее возраста.
— Кто это рядом с вами? — поинтересовался он.
— Роберт, — ответила Ютта. Она стояла так близко к нему, что он мог ощущать аромат ее духов и легкий запах сигаретного дыма. — Мы полные ровесники, я лишь на один день старше его. Это всегда очень обижало маму.
— Почему?
— А вы подумайте. —
Откровенное упоминание этого столь интимного обстоятельства смутило Боденштайна. Казалось, что она это заметила и двусмысленно улыбнулась.
— Роберта я считаю более других способным совершить преступление, — сказал Зигберт. — Я знаю, что он постоянно клянчил деньги у нашей матери и ее друзей, даже после того, как я запретил ему появляться в нашем доме.
Ютта поставила на место фотографии в рамках.
— Он совсем опустился, — подтвердила она с сожалением. — С тех пор как был выпущен из тюрьмы, так и не приобрел постоянного места жительства. Очень печально, что он зашел так далеко, при этом у него были все шансы избежать этого.
— Когда вы разговаривали с ним в последний раз? — спросил Боденштайн.
Брат с сестрой задумчиво переглянулись.
— Достаточно давно, — ответила Ютта.
— Я думаю, это было во время моей последней избирательной кампании. У нас был стенд в пешеходной зоне в Бад-Зодене, и он там неожиданно появился. Я его сначала даже не узнала.
— И он даже не попросил у тебя денег? — фыркнул презрительно Зигберт. — Ему всегда нужны были только деньги, деньги, деньги. Я его больше ни разу не видел с тех пор, как выгнал его. Я думаю, он понял, что от меня больше ничего не получит.
— У нас отобрали дело по расследованию убийства Гольдберга, — сказал Боденштайн. — А сегодня квартира фрау Фрингс была полностью очищена, прежде чем мы успели там все осмотреть.
Брат и сестра Кальтензее посмотрели на него, явно удивившись тому, что он резко сменил тему.
— Для чего кому-то понадобилось очищать квартиру? — спросил Зигберт.
— У меня создается впечатление, что кто-то хочет воспрепятствовать нашему расследованию.
— Почему же?
— Н-да. Это главный вопрос. Я этого не знаю.
— Гм, — Ютта задумчиво посмотрела на него. — Анита, правда, не была богатой, но у нее имелись некоторые драгоценности. Может быть, это сделали люди из пансионата. У Аниты не было детей, и они наверняка это знали.
Боденштайн и сам подумал об этом вскользь. Но для этого не нужно было бы вычищать всю квартиру, вплоть до мебели.
— Это не могло быть случайностью, что все трое были убиты одним и тем же способом, — продолжила Ютта свои размышления. — У дяди Йосси наверняка была бурная жизнь, в течение которой он приобрел себе не только друзей. Но дядя Герман? Или Анита? Я этого не могу понять.
— Что остается для нас полной загадкой, так это число, которое преступник оставил на всех трех местах
В этот момент дверь открылась. Ютта испуганно вздрогнула, когда в дверном проеме появился Моорманн.
— Вы не могли постучать? — прикрикнула она на него.
— Прошу прощения, — садовник вежливо кивнул Боденштайну, но его лошадиное лицо не выражало никаких эмоций. — Милостивой госпоже стало хуже. Я только хотел проинформировать вас, прежде чем вызывать «Скорую помощь».
— Спасибо, Моорманн, — сказал Зигберт. — Мы сейчас поднимемся наверх.
Тот чуть заметно поклонился и исчез.
— Прошу меня извинить, — лицо Кальтензее вдруг стало очень озабоченным. Он достал из внутреннего кармана пиджака свою визитную карточку и подал ее Боденштайну. — Если у вас будут вопросы, позвоните мне.
— Конечно. Передайте вашей маме мои пожелания скорейшего выздоровления.
— Спасибо. Ты идешь, Ютта?
— Да. Сейчас. — Она подождала, пока уйдет ее брат, затем нервными пальцами вытащила из пачки сигарету. — Этот Моорманн просто ужасен! — Ее лицо было совершенно бледным. Она глубоко затянулась. — Этот старый шпион ходит беззвучно по всему дому и каждый раз пугает меня до смерти!
Боденштайн удивился. Ютта выросла в этом доме и наверняка с самого детства привыкла к деликатному персоналу.
Они прошли через холл к входной двери. Ютта с подозрением огляделась.
— К слову сказать, есть еще кое-кто, с кем вам следует поговорить, — сказала она, понизив голос. — Томас Риттер, бывший ассистент моей матери. Я считаю, что он способен на все.
Боденштайн рассеянно шел к своему автомобилю. Элард Кальтензее не любил ни свою мать, ни брата, ни сестру, которые снисходительно отвечали на его антипатию. Почему тогда он жил в Мюленхофе? Зигберт и Ютта Кальтензее вели себя вежливо и услужливо и, не колеблясь, отвечали на все его вопросы, но и их, казалось, как ни странно, не особенно тронуло жестокое убийство троих стариков, которых они якобы очень уважали. Что-то во время разговора с обоими Кальтензее его насторожило, но что?
Спустились сумерки. Зашуршали дождевальные установки, орошая сочную зелень огромных газонов. И здесь Оливеру кое-что пришло в голову. Это было лишь одно придаточное предложение, сказанное Юттой, но оно могло иметь чрезвычайно важное значение.
Суббота, 5 мая 2007 года
Боденштайн смотрел на склеенные бумажные полоски, которые ему вручила Пия Кирххоф, и скептически слушал ее объяснения по поводу того, как она добыла этот доказательный материал. Они стояли перед входной дверью его дома, за которой царила лихорадочная суматоха. В этой фазе расследования Оливер, собственно говоря, не мог позволить себе ни одного выходного дня, но это неизбежно привело бы к семейному кризису средней тяжести, если бы он в день крещения своей младшей дочери поехал в комиссариат.