Глубокие раны
Шрифт:
— Кроме этого, место обнаружения трупа не является местом преступления. — Пия раздала коллегам фотографии, которые были сделаны сотрудниками службы по обеспечению сохранности следов. — Кто-то оказался достаточно сообразительным и тщательно подмел пол, чтобы не оставлять никаких следов. Правда, не в полной мере сообразительным, так как ему это пришло в голову только после того, как он уложил труп Ватковяка на пол. Его одежда была вся в пыли.
— Таким образом, у нас уже пятое убийство, — констатировал Боденштайн.
— И нам опять
Она чувствовала себя совершенно разбитой. Кошмары прошлой ночи, в которой Элард Кальтензее и «парабеллум» сыграли свою устрашающую роль, она ощущала до сих пор. — Если мы вообще хоть немного сдвинулись с места.
Они были единого мнения в отношении того, что убийца Гольдберга, Шнайдера и Фрингс и человек, расправившийся с Моникой Крэмер, были разными лицами. Но Пию разочаровало то, что никто из коллег не разделял ее подозрения в том, что Элард Кальтензее мог быть тройным убийцей. Она должна была согласиться, что ее обоснования, которые она еще в субботу считала абсолютно убедительными, притянуты за уши.
— Все ведь ясно, — сказал Бенке. Он приехал ровно в семь и сидел угрюмый, с опухшими глазами, за столом в переговорной комнате. — Ватковяк прикончил троих стариков, чтобы заполучить деньги. Потом рассказал об этом Монике Крэмер. Когда она пригрозила, что выдаст его, он ее убил.
— А дальше? — спросила Пия. — Кто убил его?
— Понятия не имею, — сказал Бенке мрачно.
Боденштайн поднялся, подошел к доске, висевшей на стене, которая сверху донизу была исписана и увешана фотографиями с мест преступления, скрестил руки за спиной и стал критически рассматривать причудливые линии и круги.
— Сотрите, пожалуйста, всё, — обратился он к Катрин Фахингер. — Начнем все сначала. Где-то мы ошиблись.
В дверь постучали. Вошла сотрудница охраны.
— Для вас есть работа. Вчера ночью в Фишбахе причинено опасное телесное повреждение. — Она подала Боденштайну тонкую регистрационную папку. — У пострадавшего множество колотых ран в верхней части туловища. Он лежит в больнице в Хофхайме.
— Еще и это, — проворчал Бенке. — У нас и с этими пятью трупами работы по горло.
Его брюзжание ничего не дало. Это был участок отдела К-2, не зависимо от того, сколько убийств ждали своего расследования.
— Сожалею, — сказала охранница, в голосе которой не было ни капли сожаления, и вышла.
Пия протянула руку за папкой. Ни в одном из пяти убийств дело не продвинулось вперед. Они были вынуждены ждать результатов лабораторных исследований, а это могло занять несколько дней и даже недель. Стратегия Боденштайна — не допускать прессу к расследованию — имела существенный недостаток: не было никаких наводок со стороны населения, на которые они могли бы отреагировать, ни бессмысленных, ни полезных. Пия пробежала протокол патрульной службы, которая выехала на место по анонимному экстренному вызову в 2:48 и обнаружила тяжелораненого
— Если никто не возражает, я займусь этим. — Пие не особенно хотелось весь день сидеть без дела за письменным столом в ожидании результатов из лаборатории и испытывая на себе негативное воздействие Бенке. Да и с собственными мрачными мыслями лучше бороться активной деятельностью.
Час спустя Пия разговаривала с главным врачом отделения пластической хирургии больницы в Хофхайме. Доктор Хайдрун ван Дийк выглядела утомленной после бессонной ночи, под глазами у нее были темные круги. Пия знала, что врачи, дежурившие по выходным, нередко имели нечеловеческую нагрузку, работая по двадцать семь часов в смену.
— К сожалению, я не знаю никаких подробностей. — Врач достала историю болезни Новака. — Только следующее: это не была обычная ресторанная драка. Типы, которые его так изуродовали, знали, что делали.
— Почему вы так решили?
— Его не просто поколотили. Его правая кисть расплющена. Прошлой ночью мы его экстренно прооперировали, но я не уверена, что нам не придется производить ампутацию.
— Акт мести? — Пия наморщила лоб.
— Скорее пытка. — Доктор пожала плечами. — Это были профессионалы.
— Его жизнь вне опасности? — спросила Пия.
— Состояние пострадавшего стабильно. Операцию он перенес хорошо.
Они шли по коридору, пока доктор ван Дийк не остановилась перед дверью, за которой слышался возмущенный женский голос.
— …вообще делал в это время в офисе? Где ты был? Скажи же, наконец!
Крик оборвался, когда врач открыла дверь и вошла в палату. В большом светлом помещении стояла только одна кровать. На стуле, спиной к окну, сидела пожилая женщина; другая дама, как минимум лет на пятьдесят моложе ее, стояла перед ней. Пия представилась.
— Кристина Новак, — сказала та, которая была моложе.
Пия решила, что ей лет тридцать пять. При других обстоятельствах она, видимо, показалась бы очень симпатичной, с тонкими чертами лица, с блестящими темными волосами и спортивной фигурой. Но сейчас она выглядела бледной, а ее глаза покраснели от слез.
— Я должна поговорить с вашим мужем, — сказала Пия. — С глазу на глаз.
— Пожалуйста. Желаю удачи! — У Кристины на глазах опять появились слезы. — Со мной, во всяком случае, он не разговаривает.
— Вы не могли бы подождать некоторое время за дверью?
Фрау Новак посмотрела на свои часы.
— Мне, собственно, уже надо на работу, — сказала она неуверенно. — Я работаю в детском саду, и у нас сегодня экскурсия в зоопарк «Опель-Цоо», которой дети с нетерпением ждали целую неделю.
Упоминание «Опель-Цоо» задело Пию за живое. Невольно она задалась вопросом, что бы она стала делать, если бы Кристоф, имея серьезные травмы, лежал бы в больничной кровати и отказывался бы с ней разговаривать.